— Ты, мой господин и муж, возьмешь меня с собой в этот военный поход. Ведь тебя ожидает множество ловушек у Ольта Повалы, в Серадзе и у Ченстоха. Известно, что у полян никто не любит, чтобы им кто-либо управлял. Потому, чтобы стать победителем, ты обязан добыть три вещи.
— Каковы эти три вещи? — спросил Семовит.
— Священный змей, который сделает тебя скользким и неуловимым словно змеи. Зачарованный меч, подобный тому, которым владеет Даго Пестователь. Ты будешь держать его в руке, а он сам нанесет удары твоим врагам. Третьей же вещью является волшебница, которая предупредит тебя о несчастье.
— И где мне найти священного змея?
— Я держу его в корзинке, кормлю молоком, лягушками или цыплятами.
— А где мне добыть зачарованный меч?
— Я сделаю твой меч зачарованным, когда ты погрузишь его в крови злейшего своего врага.
— Но где мне взять волшебницу?
— Я сама волшебница, — откровенно ответила та.
Семовит перепугался, но ненадолго, так как изгнали из него страх гладящие его по лицу нежные ладони.
— Тогда я возьму тебя с собой в военный поход, — заявил Семовит.
Валяшка тихонько рассмеялась, а потом сказала:
— Слишком малая это для меня награда, Семовит, за то, что я сделаю тебя непобедимым.
— Чего же ты еще желаешь?
— Твоей любви.
— Но я же люблю тебя, Валяшка. Люблю так, как ни один еще мужчина не любил женщину.
— Неправда. Ты желаешь сына и желаешь моей смерти, ибо, если я не умру при родах, ты не признаешь его великаном.
— Таков закон Пестователя, Валяшка!
— Ты знаешь, что я рожу тебе великана, а это означает — что ты желаешь моей смерти. Не любишь ты меня, ведь никто не желает смерти того, кого любит.
— Я люблю тебя, Валяшка.
— Я сделаю тебя непобедимым. Покажешь, что ты — истинный великан. Вот только жаль мне, однако, что не желаешь ты быть большим, чем Пестователь.
— Помоги мне стать большим, чем Пестователь.
— Только больший и более сильный способен изменить закон. Тем он и доказывает свое величие. Ляшки рожают сыновей, дочерей — редко. Если оплодотворит ее великан, родят великана, но не обязаны они при этом умирать, как другие женщины, ибо знакомо им искусство чар. Смени закон Пестователя на свой собственный и объяви, что ляшки могут рожать великанов, не умирая при этом во время родов.
Семовит ненавидел Пестователя, поскольку тот отослал его в Византион, быть может, и навсегда, а потом отобрал Зоэ, делая ее собственной женой. Тем не менее, хотя и слышал он о странной болезни, которой поддался сейчас Даго, он испытывал перед ним страх.
— И что с того, если я объявлю собственные законы. Кто, кроме меня, признает моего сына великаном, если ты не умрешь при родах?
— Победители могут устанавливать свои законы. Никто не может пренебречь законами победителей.
— А откуда я могу быть уверенным, что стану победителем?
— Пускай скажет об этом священный змей.
Произнеся это, она поднялась с ложа, в котором они оба лежали, и исчезла в соседнем помещении без окон. Там хранились одежды Семовита и самой Валяшки. Оттуда она вынесла корзинку, открыла крышку, и тогда в тусклом свете масляной лампы Семовит увидел, что корзинка выстлана мягкой материей, а на ней, свернувшись, спит жирный, огромный змей.
Валяшка разбудила рептилию, постучав согнутым пальцем по корзинке.
— Змей, скажи правду моему мужу… — тихим голосом попросила она.
Тот поднял свою плоскую голову и громко зашипел.
— Ну что, слышал? — спросила Валяшка и накрыла корзину крышкой.
— Ну, зашипел…
— Я скажу, что сообщил он на своем зачарованном языке. Сообщил он: ты будешь великаном среди великанов, но корми меня молоком, лягушками и маленькими цыплятами.
Валяшка отнесла корзинку в комнату с одеждами, а потом задула масляную лампу, сняла с себя рубашку и, голая, улеглась рядом с Семовитом.
Тот же лежал неподвижно, чувствуя своим бедром ее обнаженное бедро. Только он не желал этой женщины, ибо, как и все, которые его окружали, боялся волшебства и волшебниц. И этот страх подавлял в нем телесные желания. Да если бы он только знал, что Валяшка — волшебница, он никогда бы не приблизился к ней, не сделал бы своей женой.
Так он лежал долгое время, а потом его мысли пошли по другому пути. Потихоньку его наполняло чувство гордости за то, что вот он поимел колдунью, научил ее роскоши, влил в нее свое семя и сделал своей невольницей. Эта волшебница жаждала его любви, а он мог дать ей любовь. Разве не означало это, что он, все же, более могущественный, чем она и все ее чары?