- Это я виноват, - сокрушенно твердил Арчи. Лицо его заливали слезы.
- Я должен был бодрствовать всю ночь. А вместо этого я позволил вам в лихорадке нести вахту.
- Виноваты мы оба, Арчи.
Отец Игнасио охрип. Остаток ночи они кричали, звали, размахивали факелами, развели огромный костер - вон, листва на ближайших деревьях побурела от жара.
- Элейна, - бормотал Арчи, сжимая и разжимая пальцы. - Боже мой, Элейна… Ведь она могла просто отойти, ну, по надобности? Заблудиться.
- Она бы вышла к костру. Его видно издалека.
- Упасть, сломать ногу…
- Она звала бы на помощь. Нет, боюсь, увы, это какой-то крупный хищник. Из тех, что прыгают с дерева, сверху, и убивают одним ударом.
«Мы не там ищем. Дупла, расщелины, развилки веток - вот куда надо смотреть». Он представил белую окровавленную руку, свешивающуюся вниз, мертвое лицо, полускрытое листьями, остановившиеся глаза…
- Это они… - вдруг сказала Мэри. - Те, кто шел за нами.
- Обезьяны? - недоверчиво переспросил священник.
- Да! - истерически крикнула Мэри. - Обезьяны! Я их видела. Большие, черные. И у них такие страшные белые глаза. Это они забрали Элейну! Я боюсь, боюсь…
Она расплакалась.
- Ну, полно, - отец Игнасио обнял ее за плечи, - тебе померещилось.
- Нет, нет! Они шли за нами все время. Я видела их, видела, видела!
- Почему же раньше не сказала?
- Вы все мне не верите. Даже сейчас. Этот страшный Томпсон, он смеялся надо мной. Все вы смеялись!
- Что ты, Мэри, - мягко сказал юноша, - я никогда не смеялся.
- И ты тоже! - она всхлипывала, бледное лицо пошло красными пятнами. - Ты тоже! Я хочу домой, отец Игнасио, я хочу обратно в монастырь, мне страшно, я не хочу здесь…
- Э, - сказал священник, - да у нее истерика.
Он, кряхтя, наклонился и извлек из груды пожитков флягу.
- На вот, выпей.
Мэри глотнула и закашлялась. По ее щекам текли слезы.
- Не уйду отсюда, - Арчи покачал головой. Его платье было изодрано, руки и лицо исцарапаны ветками. - Она, может быть, еще жива, ранена, оглушена…
- Может быть, - устало согласился священник.
Таким мы рисуем себе рай. Буйная зелень, пятна света и тени, игры птиц в ветвях, дочеловеческий, пышный, невинный… На самом деле это ад. Он пожирает сам себя, непрерывное, бесконечное поглощение и возрождение из гнили, словно живая материя распадается на червей и насекомых и собирается вновь, чтобы слепить сидящую меж ветвей пантеру.
Мир, где нет постоянства.
- О чем вы думаете, отец Игнасио? - молодой человек с беспокойством заглянул ему в лицо.
- О муравьях.
- Что?
- Я думаю о муравьях, - тихо сказал священник, указав взглядом на непрерывный ручеек насекомых, скользящих вниз по стволу. - Они знают, где что лежит.
- Вы хотите сказать… - молодой человек сглотнул.
- Идем, - отец Игнасио поднялся, борясь с головокружением, - идем…
- Нет, - Мэри тоже вскочила, но лишь для того, чтобы отшатнуться и прижаться спиной к ближайшему стволу. - Я не хочу.
- Ничего не поделаешь, девочка. Мы должны держаться вместе. Идем.
Ручеек муравьев стекал со ствола в ближайшие кусты, переливался через вывороченные корни и тек дальше. Спинки поблескивали на солнце.
Они прошли не так уж много.
Живой ручей нырнул в зелень и пропал там, словно вода утекла под землю.
- Нет, - с облегчением сказал Арчи, - это не то…
Отец Игнасио сделал еще шаг, ощупывая посохом землю под ногами. Отбросил пышную зеленую ветку. Посох ушел ниже.
Отец Игнасио присел на корточки и заглянул.
- Яма, - сказал он, - яма. Старая ловушка, окровавленные колья на дне. Присыпано ветками. Не подходите, Арчи. Полагаю, вам не надо туда смотреть.
- Муравьи, - Арчи стоял на коленях, разбрасывая ветви. - Боже мой, она вся облеплена муравьями. Элейна! Элейна, о Господи.
- Фуражиры, да. Послушайте, Арчи, мы похороним ее, и она будет для них недоступна.
«Зато доступна для червей. Тут, в лесу, это происходит быстро. В этой земле все происходит быстро». Мэри истерически расхохоталась.
- Даже не надо копать могилу, - выговорила она сквозь смех и слезы, - поглядите, отец Игнасио, она уже в яме! Уже в яме!
Он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Она умолкла на полуслове. По щеке расползалось красное пятно.
Молодой человек уже стоял на дне ямы, держал в ладонях голову женщины, прижимая к себе, баюкая.
Отец Игнасио присел на корточки и вытянул руки ладонями вперед.
- Помогите мне, Арчи.
Юноша осторожно протянул ему свою ношу. Он бережно принял ее и уложил на траву. Присев на корточки, осмотрел тело. Мертвые глаза прикрыты, лишь меж веками виднеется белая полоска. Белокурый висок покрыт темной спекшейся кровью.
Ночью в темноте она вполне могла оступиться и упасть в яму. А там торчащий кол, и височная кость такая хрупкая…
Он перевесился через край ямы, протянул Арчи руку, помогая выбраться. На засохших кольях гнили черные ошметки, вокруг кружились мухи…
- Какая… - Арчи не сводил глаз с бледного запрокинутого лица, - какая ужасная смерть. Элейна, Боже мой, Элейна! Страшная, нелепая случайность.
- Да, - согласился отец Игнасио, - страшная, нелепая случайность.
Над головой равнодушно шумели деревья. Мэри заплакала.
- Теперь моя очередь, отец Игнасио, я знаю. Оно зовет меня, я слышу, я слышу, я же видела, видела, черное с белыми глазами. Оно идет за нами. И я знаю, знаю, кто это.
- Кто же? - он многозначительно поглядел на Арчи.
- Томпсон! - выдохнула она.
- Но мы же его похоронили, - отец Игнасио вздохнул. - Я сам его хоронил.
- Он выбрался и идет за нами!
- О нет. Он был мертв. Тут нельзя ошибиться.
- Отец Игнасио, - Арчи замялся на миг, - но ведь… они умеют оживлять мертвых. Я знаю, я слышал легенды. Да и вы тоже.
- Черных, да. Язычников. А он белый. Христианин.
- Но он не принял причастия.
- Да, - согласился отец Игнасио, - он не принял причастия. Но зачем, во имя всего святого, зачем мертвецу преследовать нас?
Молодой человек сложил руки у рта, крикнул:
- Томпсон! Тихо…
- Я не верю, - отец Игнасио торопливо перекрестился. - Это языческие выдумки. Давайте похороним ее по-христиански, друг мой, и уйдем отсюда.
- Но…
- Она мертва, говорю вам. Оставьте ее.
- Я только срежу прядь волос.
- Воля ваша. Бедное дитя. Укройте ей лицо, Арчи.
Он глядел, как Арчи, стоя на коленях, осторожно выкладывает могильный холмик ветками, кусками коры, камнями…
- А если она выкопается и пойдет за нами, лицо изъедено муравьями, как вы думаете, он будет ее любить? - прошептала Мэри в ухо священнику.
- Господь с тобой, девочка, что ты говоришь?
Глаза блестят сухим нехорошим блеском, искусанные губы распухли. Бедняжка, похоже, подвинулась умом. А ведь ее так рекомендовала настоятельница. Разумная, рассудительная, крепкая девушка, и верой крепкая, и телом, как раз то, что нужно. Вдобавок нехороша собой, а значит, всю себя отдаст благородному делу… Разумная женщина эта настоятельница. Но она ошиблась. Мэри не для мира. Мэри - для монастыря, где нет соблазнов. Слишком сильна в ней кровь ее матери. Гнилая кровь.
Днем они наткнулись на мертвого оленька.
Животное размером чуть больше кролика лежало во мху, раскинув крохотные копытца. Тушка была еще теплой.
- Отчего он умер? - Арчи нагнулся рядом с отцом Игнасио, который посохом перевернул животное.
- От зубов, - кончик посоха уперся в порванную шею, где шерстка намокла от крови. - Должно быть, мы спугнули какого-то хищника, и он предпочел убежать, бросив добычу. Обычно они втаскивают ее на дерево. Очень кстати, должен сказать. Первый раз нам попалось что-то крупнее мыши.