- Вот, - Арчи протянул ему миску, - выпейте.
- Вы уверены, что это безопасно? - В миске плескалась белесая мутноватая жидкость. Многие здешние растения содержат алкалоиды.
- Я уже пил такое сегодня утром. И я, и Мэри.
Он глотнул. Горьковатый сок освежал и возвращал чудесное ощущение наполненности солнечным светом и воздухом. Отец Игнасио с облегчением перевел дух и улыбнулся Мэри. Она не ответила ему улыбкой. Сидела все так же, разве что руки ее теперь были сложены на коленях. Некрасивые руки девушки из народа с широковатыми пальцами лопаточкой.
«Какая она… твердая», - неожиданно подумалось ему.
И словно отвечая его мыслям, она сказала чужим спокойным голосом:
- Арчи, отойди. Я хочу поговорить с отцом Игнасио.
- Мэри! - молодой человек неуверенно взглянул на нее. - Быть может, лучше я?
- Нет, я должна. Отойди, Арчи.
- Я буду поблизости, Мэри, - сказал молодой человек. - Тебе стоит только позвать.
Он сидел съежившись, наблюдая, как Арчи движется в луче света, полотняная рубашка словно отбрасывает сияние на темные стволы.
- Я не вернусь в монастырь, отец Игнасио, - произнесла Мэри.
- Вы говорили про любовь, отец Игнасио. Вы лгали. Вы не знаете, что это такое. Ваша любовь - обман. Это от слабости, от бессилия. Как я могла поверить вам, поверить им, этим ужасным женщинам, не знавшим любви. Только теперь, отец Игнасио, только теперь. Я…
- Ты хочешь сказать, - отец Игнасио рассматривал свои пальцы, - что ты полюбила этого юношу, и он полюбил тебя, и ты познала настоящую любовь, и теперь хочешь уйти в мир и жить с ним как жена с мужем, так?
- Да, - коротко кивнула Мэри.
Он искоса поглядел на нее. Сильная женщина, дочь трущоб, привыкшая к грубой работе…
- Вчера ночью, - напомнил он, - погибла женщина.
- Это лес, - сказала она, - морок. Здесь легко умереть. Мы выйдем отсюда, и все закончится. Он будет вспоминать о ней… иногда. Пусть.
- Смерть нельзя отменить, - сказал он. - Он любил ее, и она погибла. Кто убил ее, Мэри?
- Что?
Боже мой, какие у нее сильные руки! Какие крепкие, широкие плечи.
- Ну, - сказал он, - выглядело все так, будто она упала сама. То есть поскольку даже леди иногда приходится отлучаться по надобности… а ловушка замаскирована ветками… Но у нее были синяки на шее. Следы чьих-то пальцев. Кто-то швырнул ее туда, Мэри. Со злобой, с силой. Кто?
Она больше не сидела неподвижно. Она вскочила. Крепкая, коренастая женщина, способная вытащить человека из горящего госпитального барака.
- Вы думаете… я? Нет!
- В самом деле? - кротко спросил он. - Багровые следы, а шея у нее такая белая. Я бредил в лихорадке, а Арчи спал, так, Мэри? Он не видел, как ты поднялась и пошла за ней.
- Нет! Нет! - она выталкивала слова сквозь стиснутые зубы. - Я спала! Я ничего не слышала! Это они, они!
- Ну да, - он отвел глаза, потому что смотреть на нее было невыносимо. - Маленькие люди, да? Или большие люди с белыми глазами? Покойники с болот? Обезьяны? - каждый раз он тихо качал головой, словно опровергая собственные слова. - Я не верю в них, Мэри. Злу вовсе не надо принимать чье-то обличье, чтобы ударить исподтишка.
Теперь она дрожала всем телом. «Оленек, - подумал он, - маленькое, хрупкое создание, разве что из пасти торчат клыки, будто у хищного зверя. Интересно, чем питаются эти оленьки? Мышами? Водяными крысами? Кем-то еще более беззащитным, более слабым, кем-то, у кого нет клыков или есть, но совсем маленькие».
- Я видела их, видела, отец Игнасио, клянусь, они шли за нами, идут за нами, черные, страшные, это они, они!
- Никто не видел их, кроме тебя, Мэри. Только ты.
- Богом клянусь!
- Не клянись Богом, Мэри, - он поднялся на ноги. Она была немногим ниже его. Он что же, умалился за время странствий по лесу? - Больше - нет. А теперь слушай. Ты пойдешь со мной. Вернешься в монастырь. Я напишу письмо настоятельнице. И это все, что я могу для тебя сделать.
- Но я…
- А теперь ступай. Позови Арчи. И замкни свои уста, слышишь, ты… просто скажи ему: пора собираться.
Она побежала к деревьям на краю поляны, оглядываясь через плечо. Он покачал головой и, наклонившись, стал разбирать скудные пожитки.
- Мы скоро выйдем из леса, - сказал молодой человек. - Я чувствую.
- Надеюсь, - отец Игнасио покачал головой. Особых изменений он не видел, впрочем… - вон там, да.
- Заросшая вырубка. Какое… какое облегчение, отец Игнасио, этот кошмар позади, и мы… - голос его упал до шепота. - Отец, что вы сказали Мэри? Она больше не хочет со мной говорить. И мне не нравится, как она смотрит.
- Я сказал ей, что она вернется со мной в монастырь, - сухо изрек отец Игнасио. - И прошу вас больше не говорить об этом. Ни с ней. Ни со мной.
- Но я только…
- Я не желаю это обсуждать, Арчи.
- Но я обязан. Она…
Юноша обернулся к Мэри, и на его лице, точно в зеркале, отразился чужой ужас.
Мэри открыла рот. Она пыталась крикнуть, но изо рта ее вырывались только бессмысленные кудахчущие звуки. Дрожащей рукой она указывала куда-то вперед, туда, где за вырубкой, поросшей желтыми цветами, раскачивались ветви.
- Мэри! - молодой человек повернулся к ней, схватил за плечи. - Мэри!
Она молчала, оседая в его руках, точно фигурка из воска, зрачки ушли под лоб, видны были лишь закатившиеся белки.
- Мэри, что там? Что ты увидела?
Она тоненько взвизгнула и лишилась чувств. Отец Игнасио с ужасом увидел, как на юбке ее расплывается мокрое пятно.
- Мэри!
Арчи положил ее, ставшую неожиданно тяжелой, на землю и снял с плеча карабин. Отец Игнасио следил за вороненым стволом - право-лево, право-лево.
Систола-диастола, систола-диастола.
- Ты слышал что-нибудь? - спросил он Арчи шепотом. Тот покачал головой.
- Ничего. Только бабочки.
- Бабочки…
Он всматривался в переплетение ветвей: пятна, пятна… некоторые двигаются, некоторые нет… мессмерическое движение пятен, от которого кружится голова. Теплый хаос, откуда прорастает безумие.
- Нет. Ничего. Что ты видела, Мэри? Мэри! Что с ней, отец Иг-насио, что с ней?
- Она мертва, - медленно сказал отец Игнасио, склонившись над девушкой.
- Мертва? Но как же? Почему?
Отец Игнасио поднял голову и поглядел в лицо молодому человеку выцветшими глазами в ободках воспаленных век.
- От страха, я полагаю, - сказал он.
Арчи опустился на корточки и протянул было дрожащие пальцы к бледному лицу, но отец Игнасио оттолкнул его с такой яростью, словно прикосновение этих пальцев несло с собой опасность. Они так и сидели рядом молча, а солнце все ползло по небу, невидимое сквозь кроны, и лишь свет вокруг менялся с золотистого на розовый, а потом на багряный.
Отец Игнасио поймал себя на том, что гладит высохшей узловатой рукой лежащую у него на коленях растрепанную голову.
- Бедная, - сказал он тихо, - бедная девочка.
Арчи пошевелился. Заходящее солнце било ему в спину, и светлые волосы, казалось, были обведены огненным ореолом.
- Кого она увидела, как вы думаете? - жалобно спросил он.
- Себя, - ответил отец Игнасио, - тебя. Нас.
- Вы хотите сказать, за нами никто не шел? Никто нас не преследовал?
- Никто. Только мы. Только мы одни. Отец Игнасио помолчал.
- Дагор, - сказал он наконец, - демон, которого боятся туземцы. Та тварь, которая росла у вас на груди. Кстати, Арчи, вы опять наглухо застегиваете куртку. Почему?