— Дед, ну прошу тебя, не шуми! Ты меня позоришь! — Сибрис попыталась обнять своего расстроенного родственника. Но куда там!
— Ну и кто ты теперь? Что это вообще за имя такое Сибрис Черный Вереск? Тебя как мать назвала? Солибриса! А это что, тьфу!
— Господин Бальтазари, Сибрис, то есть ваша внучка Солибриса, лучшая фехтовальщица и лучница этой страны, она отличный боец! Эта храбрая девушка не один раз доказывала, что лучшего воина- наемника среди женщин, а также некоторых мужчин, просто не найти! Это именно она с командой моих воинов расправилась с аль-Мумином. Я горжусь тем, что однажды она согласилась принять мое предложение о службе. Её прозвище Черный Вереск связано с подвигом. Ваша внучка самоотверженно, в одиночку, расправилась с полудюжиной отпетых грабителей-головорезов, защищая мою и свою жизни на вересковых пустошах. Их крови было так много, что, свернувшись, она окрасила землю в цвет ночи, а эта невероятная победа принесла Сибрис её боевое имя.
— Что?! Так ты что же теперь — девочка-головорез? О горе мне, горе! — причитал Бальтазари, будто не слыша слов Ибрагима. — Во всем виновата твоя мать! Вот если бы она не влюбилась, как последняя дура и не сбежала с тем рыцарем…
— Тогда бы не родилась я дед. — примирительно сказала Сибрис. — Я горжусь тем, что я дочь рыцаря Анхельмо Сервеза, лучшего мечника юга и лучшего отца на свете. И я горжусь моей матерью, женщиной с самым нежным и любящим сердцем на свете. И я горжусь тобой дед, самым великим и мудрым волшебником, которого я только встречала — Клаусом Непревзойденным Бальтазари! — с жаром она заключила деда в объятия и поцеловала старика в седую макушку.
— А вот мне не чем гордится. — буркнул, утихомириваясь волшебник. — Ну и почему ты не в Академии, а?
— Прости дед, но мне больше нечего там делать. — девушка помрачнела. — Я выгорела, потеряла свой дар. — сказала она едва слышно.
— Как? Но как это случилось? И почему я узнаю об этом только сейчас? Ты должна была сразу приехать ко мне, я бы что-то придумал, мы бы вместе вернули тебе дар. Я бы помог!
— Нет, прошу тебя не задавай мне более вопросов. Просто знай я должна была использовать заклинание, к которому была еще не готова. Не для себя, это был вопрос жизни и смерти для других, дорогих мне людей, и я сделала свой выбор. Так было надо. Я совсем не жалею об этом. Без дара мне стало даже легче. Просто сложно совмещать в себе мага и авантюриста, ты уж, пойми, дед!
— Глупая девчонка, всегда ты влипаешь в неприятности! Ну, слава богам, ты жива! Ты же знаешь, что дело могло не ограничиться выгоранием дара, заклинание, превышающее твой уровень способностей, могло сжечь твой мозг или размазать по стенам, как паштет по хлебу. Однако же, как жаль, что ты потеряла дар! Это просто непростительно!
Илая и Ибрагим ибн-Тахт ставшие свидетелями этой семейной сцены и предпочли не вмешиваться в диалог деда и внучки.
— Простите мне, что я вспылил, господин ибн-Тахт, но это все же моя внучка. — гнев Бальтазари уже несколько поостыл.
— Если вы только попросите, уважаемый господин чародей, я могу заменить Сибрис на кого-нибудь другого, кто мог бы сопровождать Илаю.
Илая замер в надежде, что маг согласится. Сибрис же наоборот нахмурилась и сердито уставилась на деда, протестуя всем своим видом против подобного решения. Но старый волшебник немного подумал, поправил на длинном носу пенсне и сказал:
— О нет, нет, нет! Я думаю, не стоит, что-либо менять, только из-за моего мнения. Если Сибрис, — он сделал упор на укороченном имени внучки, — согласна принять ваше предложение, то я не намерен ей мешать. Пусть это путешествие послужит ей испытанием, если она его провалит, то вернется в Академию в Боруссе, а если справиться, что же… Стало быть она уже довольно взрослая молодая леди, чтобы самой распоряжаться своей жизнью.
Пуштиец согласился с волшебником. Он представил Сибрис Илае и откланялся, сославшись на то, что ему необходимо вернуться к делам. Ибн-Тахт поспешил увести в дом, вдоволь нагулявшуюся среди клумб, Айнур. Бальтазари утащил вглубь сада на душевный разговор свою внучку-авантюристку. Илая оставшийся в одиночестве присел на опустевшую лавочку и предался невеселым думам о своей новой судьбе. Ему было страшно. Мысленно он даже ругал себя за свой несносный характер, который постоянно заставляет его влипать в разные переделки. Потом он вспомнил Шамиля. Гнев и грусть нахлынули на него, выдавливая из глаз скупые горячие слезы. Зло смахнув их с лица Илая пнул круглый камешек, выскочивший из своего паза в кладке садовой дорожки. Он резко подскочил со скамьи и направился в дом, чтобы поскорее вернуться в отведенную для него комнату.
Когда все стихло из зарослей розового куста осторожно выскользнула кошка, она запрыгнула на скамейку и принялась активно вылизывать свой бок, приводя шерстку в порядок. Кошке было абсолютно наплевать на те страсти, которые бушевали в людских сердцах. Кошка любила только себя и свой уютный покой.
3
Шел третий день с тех пор, как Илая со своей спутницей покинули Мирцею. Выехав за границу предместья с его невысокими деревянными домишками и фруктовыми садами, они успешно спустились в долину. Справа и слева от дороги, куда не кинь взгляд, простирались поля. Набирали золото колосья пшеницы, вызревали рожь и ячмень, пламенела яркими маками полевая межа. Люцерна кивала в такт ветру желтыми и лиловыми головками, сочно зеленел клевер, полевые ромашки ослепительно сияли своей белизной, наивными голубыми глазками в чистое небо взирал лён. Дорогу окружали поля и луга, они тянулись до самого горизонта и казалось этому буйному великолепию не будет ни конца ни края.
Мир дышал послеполуденным зноем. Жаркий воздух поднимался от прогретой солнцем земли, он смешивался с одуряющим ароматом полевых трав и цветов, гудел от крыльев сотен тысяч пчел, собиравших сладкий нектар и пыльцу, звенел пронизанный яркими солнечными лучами. Солнце припекало, становилось душно.
Илая достал из седельной сумки флягу, воды в ней было совсем немного, всего на пару глотков, плескавшихся на самом дне. Вода была теплая, имела неприятный затхлый привкус и совершенно не помогала утолить накатившую на юношу жажду. С досадой Илая сплюнул ее на дорогу.
— Что, ты уже все выхлебал? — подначивала его Сибрис, протягивая юноше свою флягу, полную более чем на половину.
— Не понимаю Сибрис, не уже ли тебе не жарко? Солнце палит будто сумасшедшее, а ты похоже даже не вспотела. — высказал свое удивление Илая, и сделал несколько мощных глотков.
— Ах, хорошо-то как! — удовлетворенно выдохнул он, возвращая воду девушке.
— Илая, тебе стоит научиться, более экономно расходовать воду. Открою тебе один секрет, если пить совсем по чуть-чуть, то организм быстрее приспособится к жаре. Когда ты пьешь много воды, то много потеешь, а от этого тебя опять начинает мучить жажда. Выходит, замкнутый круг. — выразила свое мнение Сибрис.
Илая недовольно хмыкнул себе под нос. Сибрис, конечно, была права, но ему было не удобно выглядеть глупым юнцом перед этой девчонкой. А ведь она выглядит ненамного старше его. Илаю бесило то, что во многих вещах Сибрис превосходит его: она лучше держалась в седле, лучше переносила тяготы пути, у нее было почти железное самообладание. Иногда Илае казалось, что отношение Сибрис к нему покровительственное и даже какое-то снисходительное. Юноша пообещал самому себе во что бы-то не стало заслужить уважение своей спутницы. Пока это получалось плохо.
Повисло неловкое молчание. Илая не знал, как продолжить разговор и от этого начал ерзать в седле. Маленькая кусачая мушка, одна из тех, что постоянно вьются вокруг лошадей, уселась юноше на шею сзади. Ее привлекла его вспотевшая под солнцем кожа. Почувствовав, что его больно укусили, Илая прихлопнул насекомое и смачно выругался. На ладони остался кровавый след.
— Слушай, Илая, если ты хочешь, то мы можем остановиться на привал и переждать этот зной где-нибудь в теньке? — участливо поинтересовалась Сибрис. Она уже поняла, что в отличие от нее самой путешественник из юноши неважный. Хотя чему удивляться, подобное путешествие было для него первым в жизни, да и держался он вполне не плохо для новичка.
— Нет, зачем это? Со мной все в порядке, я не устал, совершенно не устал! — бодрым голосом попытался ответить ей Илая.