Корентин поставил свечу и посох, воздел перед крестом руки и запел молитву Господу. Она глухо отдавалась эхом. Он лег ничком на полу.
- Боже всемогущий, - сказал он его твердыне, - прости слабоумного старого моряка. Я бы не стал вопрошать о слове Твоем. Никогда. Но был ли это сон от Тебя? Он был так ужасен. И так темен. Я не понимаю его, честно не понимаю.
Здесь, в окружении камня была тишина. Корентин снова поднялся на ноги. Снова воздел руки.
- Что ж, может, Ты расскажешь мне больше, когда я исполню Твое первое веление, - сказал он. - Если это исходило от Тебя. Болван вроде меня не может быть уверен. Но я сделаю то, что наказал мне ангел, полагая, что это был истинный ангел. Не кажется слишком вероятным, чтобы это был дьявол, как тот, который пытался сыграть шутку с епископом Мартином, потому что не вижу никакого вреда в этом поступке. Прости мне удивление, Господи. Я сделаю все, что в моих силах.
Священник поднял посох и свечу. Дойдя до двери, он дрожал. С усилием он открыл дверь и вошел назад в вестибюль.
Поднялась женщина, чтобы убаюкать своего младенца. Она увидела высокую фигуру и обратилась мягко и встревожено:
- Что-то не так, хозяин?
Корентин остановился.
- Пожалуйста, скажите, хозяин, - сказала женщина. - Мы не служим вашему богу, но находимся в его доме, а наши гневаются.
- Мир, дочь моя, - сказал он. - Усмири свои страхи. Ты гостья Христа.
Он задул свечу. Поскольку паства его была бедна, экономил он на всем, чем только мог. Он вышел с главного входа, через портик, вниз по ступеням и через Форум. Корентин спешил в ее мерцавшей бледности вверх по дороге Лера по направлению к Верхним воротам и Лесу короля.
Когда Дахут погрузилась в сон, Ниалл покинул ее постель. Он осторожно собрал теплую одежду, которую надевал до этого и сбросил, когда они сюда вернулись. Меч он повесил за спину. У левого бедра он прицепил на пояс кошелек монет, сдержанно подумав, что тот во много раз перевешивал находящийся справа кинжал. Гезокрибат был примерно в двух днях пешего пути для здорового человека. Если по пути он не сможет покупать себе еду, то придет голодный, если только не встретит овцу или что-то вроде этого и не забьет. Однако, если придется, он может и не обращать внимания на бурчание в животе. По окончании плавания будет празднование!
А будет ли? Планы его могут провалиться; он сам может погибнуть - если боги Иса и вправду не совсем до смерти разгневаны своими верующими.
Ниалл обнажил зубы в ухмылке. Что бы ни случилось, его боги все равно узнают, что он осмелился на то, что не рискнул совершить Ку Куланни.
В порыве сожаления он встал у кровати и посмотрел вниз. Свет свечи терялся в янтаре взъерошенных волос Дахут. Она лежала на спине, раскинув руки. Молодая грудь вздымалась над одеялами. Из розовых ее вершин бежала голубая вена, как паутинка, вниз на резную слоновую кость, испорченную зарождавшимся синяком там, где он слишком сильно ее ласкал. Дикая, она даже не заметила. Сейчас пульс у основания ее шеи бился медленно и нежно. Губы слегка разъединились. Как длинны были ресницы, достающие до этих высоких скул. Когда он наклонился ниже, он почувствовал излучаемое ею тепло. Она пахла потом и сладостью. Мерцал полумесяц Богини.
Он едва ее не поцеловал. По пояснице прошло волнение. Он еле-еле вовремя заставил себя отпрянуть, выпрямился, но ушел не сразу.
Смотря на нее, он проговорил очень тихо на языке Эриу:
- Печально, что я должен тебя покинуть, моя дорогая, поскольку ты была дорогой женщиной, как ни одна другая, и любила меня так, как прежде никто меня не любил, и не смею надеяться, что полюбит снова. Я думаю, ты мне будешь являться до тех пор, пока смерть не соединит нас. Но так должно быть, Дахут. Я пришел сюда с клятвой мести. Я не могу нарушить клятву, и не буду; потому что Ис убил моего сына, которого подарила мне Этниу много-много лет тому назад. Но мне все же печально, что твои Боги выбрали орудием тебя.
Как ты могла верить, что я стану королем Иса? О, думаю, ты обезумела от любви. Я король в Темире, и вернусь к себе домой. Должен ли я был остаться в городе, который ненавижу? Конечно, я сначала убил бы Граллона. Но не он один облек моих людей на смерть. Это сделал весь Ис, и в первую очередь девять колдуний-королев.
Стань я королем Иса, и сомневаюсь, что когда-нибудь ко мне вернулась бы такая возможность, какая есть у меня сегодня ночью. В конце я тоже умру, не торжественно, средь своих воинов, а один в Лесу Кровопролития; и из моей крови Ис высосет новую жизнь. Этого не случиться ни со мной, и больше ни с кем другим.
И Граллона я настигну, там, где он лежит, погруженный в дремоту, напущенную на него тобой. Тогда я сдержал свою руку, потому что ты могла закричать. Первое мое дело направлено против Иса. Потом, если боги меня пощадят - о, будет трудно убить спящего. Я думал о том, чтобы его разбудить. Но тогда будет выборная битва, и хоть Иса больше не будет, какой хваткой смогут удержать меня боги? Пусть я уйду свободным.
Ты хочешь быть моей женой, Дахут? И ты великолепна, но в молодости такой же была и Монгфинд. Взял бы я в жены женщину, устроившую смерть своего отца?
А что до остальных, то две тоже хорошенькие, хоть на втором и третьем месте после тебя. Но вторая будет испытывать ко мне ужас; когда бы я обнял ее, она бы лежала как труп, и душа ее улетела бы далеко. Третья - это чародейка, что помогла найти погибель дорогого Бреккана. Взял ли бы я себе убийцу своего сына? Таковы и остальные, если не считать калеки; и вдобавок, они - старухи.
Пусть они умрут, пусть знамение укажет на свежих девушек, и все же я смогу обладать лишь Девятью, и ни одна из них не подарит мне еще одного сына.
Твой Ис, весь Ис - это враг, которого я поклялся разрушить. Этой ночью со мной госпожа Морригу. Прощай Дахут.
Он поднял Ключ, висевший у него на груди, и поцеловал его железо.
Он ушел.
Ветер ударил его поющими лезвиями. Если смотреть от двери, город был колодцем черноты, из которого поднимались едва видные копья, его башни. Рога суши изогнулись. Вдали бушевало море, белое под опускавшейся, охотившейся на тучу, луной.