Но и исанцы ягнятами не были. Когда они произвели перегруппировку, Грациллоний заметил массивного Маэлоха и услышал, как он недовольно ворчит:
— Усун, займи место здесь, Интил, ты вон там, а вы двое помните, чем вы обязаны своему королю, да? А остальные — так, так и так, — арбалетчики и стропильщики в середину. — Моряки Иса умели сражаться с пиратами. Многие сухопутные жители когда-то тоже готовились обороняться против бандитов, и возможно их навыки не утратились за прошедшие мирные годы. Руфиний взял разведчиками нескольких дровосеков и кочегаров; в глубине суши в разных направлениях слышались команды. Он был бы бесконечно рад бывшему багауду, но…
К центуриону подошел Админий.
— Думаю, мы почти готовы, сэр, — сказал помощник.
— Отлично, — ответил Грациллоний. — Позволь напомнить, чем тише мы двигаемся, тем вероятнее, что большинство из нас будут пировать завтра вечером возле Огненного Фонтана.
— Будем, сэр, будем! Наши ребята обойдут и утихомирят варваров. С нами бог, сэр.
Грациллоний причмокнул лошади и тронулся. Выбранный им путь лежал по направлению к Редонской дороге, затем на запад, наискосок через мыс. Хоть так было и медленнее, и труднее, но давало надежду не быть замеченными слишком рано.
Как всегда, когда приближалась битва, колебания и сомнения его покидали. Теперь он полностью посвятил себя действию и ехал в мире с самим собой. Если он проиграет, если падет в столкновении, — что ж, за часы, проведенные в доме Таэнуса, он договорился с Маэлохом, и капитан обещал переправить Дахут и других принцесс в Британию, либо сам, либо один из его выживших сыновей. Галликены — галликены останутся и все вынесут, потому что они должны, но они это умели и раньше, прежде чем наконец не околдовали чужеземца, который их освободил.
За его правым плечом вслед за луной крался свет летней зари.
Время и миля подходили к концу. Лагерь франков был виден все яснее. На некотором расстоянии от него под охраной паслись лошади и мулы. Костры для готовки прикрыты, вокруг каждого маленького созвездия завернутые в плащи мужчины. В центре желтел и дымился, танцевал смотровой огонь, от копий часовых отражалось восточное зарево.
В любой миг кто-нибудь мог увидеть исанцев и поднять тревогу. Грациллоний взмахнул мечом над головой.
— Нападайте! Убейте их!
С пронзительными все больше и больше нарастающими криками, перешедшими в рев, словно гремел ветер и волны накатывались на галечный пляж, исанцы бросились вперед. Грациллоний попридержал коня, который ржал и вставал на дыбы. Ему нужно держаться сзади, стараясь видеть происходящее, направлять своих ветеранов туда, где это важнее всего, как он делал в тот день, когда погиб Эпилл, Эпилл, который теперь спал как раз за пределами расположения лагеря нового врага.
Мимо пронесся молодой шотландец Томмалтах, одержимый битвой, крича и размахивая клинком, жаждущий быть в атаке первым. Грациллоний лишь на мгновение понадеялся, что мальчик останется в живых. У молодого бурдигалца Карсы шансов видимо больше; он атаковал небольшое земляное возвышение, командную позицию, где мог использовать пращу, хлеставшую в его руке туда-сюда.
Мимо Грациллония проносились горожане. Они не были однородной толпой. Те, кто вместе плавали, бежали рядом, сосед возле соседа.
Франки очнулись от дремоты, похватали оружие, вскакивали, чтобы построиться в квадрат. Исанцам нужно было пробиться вперед, чтобы этого не допустить. Но им недоставало офицеров. Пока строй формировался, горожане набрасывались на него, и те, что были впереди мешали идущим позади, и люди отскакивали и кружили поодаль.
Даже это они делали хорошо. Некоторые франки были в броне. Топор, нож, пика, дубина, метательные камни сеяли панику. Защитники падали и на мгновение показалось, будто атакующие нарушат квадрат. Тогда Федерих затрубил в рог сигнал, и его люди ринулись в бой, образовав клин. Бойня завертелась. Исанцы в смятении отступили, оставив мертвых и смертельно раненных под ногами варваров. Франки снова сомкнулись, стали выкрикивать угрозы и оскорбления, двигаясь как один, чтобы собрать оставшихся позади соратников.
Как дикое пламя летел Томмалтах, взметая ввысь острие и поднимая воинственный крик. Маэлох наносил удары и манил следовавших за ним отступать вместе. Руфиний подобрался к нему, чтобы занять рядом позицию. В поисках жертвы в светающем небе засвистели болтами арбалеты и стрелы. Куда страшней были метательные камни, пробивающие виски и выкалывающие глаза. Ими орудовали моряки, пастухи и Карса, со всех сторон окруженные противниками.
Пока Грациллоний видел, что любой воинский приказ, полученный его людьми, быстро терялся. Они кричали и рыскали как свора собак. В лучшем случае согласие было в нескольких группах, и те были способны лишь оставаться на своих местах и стрелять в последних оставшихся перед ними варваров. За спиной Грациллония громко ругались легионеры.
Федерих все понял не хуже. Вновь зазвучал его рог. Франки двинулись вперед и начали рубить. Исанцы падали, спотыкались, рассеивались. Грациллоний увидел, как к нему свернула группа варваров. Целью был он. Избавившись от префекта и его ветеранов, франки могли бы спокойно убивать до тех пор, пока не падут все противники. И если он отступит, решимость исанцев мгновенно исчезнет.
Он соскочил на землю, перекинул поводья Фавонию на морду, вынул меч.
— Встретим их на полпути и отрежем, — сказал он, зная, что если не произойдет чуда, у них ничего не получиться. Легионерам это тоже было известно, но они сомкнули ряды и замаршировали за своим центурионом.
Позади них солнце прояснило очертания холмов. Оно отразилось на франкском железе.
«Митра и солдат. Что я могу посулить тебе за твою помощь, не мне но моему Ису, теперь, в этот беспощадный час? — думал он как-то странно и несвязно. Он не торговался, а объяснял. — Митра, Бог Света, сдерживающий Тьму Аримана, выбранная Тобой жертва, это чистое сердце, а у меня его нет; но в знак Твой и в Твою честь я посвящу быка, белоснежного и прекрасного, и в убиении его поведаю миру о том, как на рассвете времени Ты оживил его, и все еще все терпишь, Митра, ты и солдат».
Что за луч прорезался впереди? Не римлян ослепило солнце, а франков.
Под необыкновенной синевой неба, со стороны моря, перед легионерами появилась огромная фигура воина на коне, и они могли различить, что он прекрасен и улыбается. Вооружен он был как они: в правой руке "короткий меч, на котором, казалось, переливалось пламя, левая сжимала щит с Крестом Света, и тот тоже сиял; но на голове был фригийский убор, как флаг трепетавший на утреннем ветру.
— Таранис, Таранис! — услышал Грациллоний от рассеявшихся исанцев. Он считал иначе, и прежде, чем осознал, король потерялся в видении, все что он мог, это вести вперед на врага своих людей. Какая разница кому и о чем говорило видение, раз они окрепли и собрались с силами!
Фигура исчезла. Франки были разгромлены. Воя от ужаса, они рушили ряды, бежали, а загнанные в угол, не могли двинуться с места и гибли от мечей настигавших их исанцев. Кто-то — не Федерих, тот лежал подле своего брата открыв рот и изумленно глядя в небо, пока чайки и вороны низко кружили, — кто-то снова и снова затрубил в рог, он собрал всех выживших горожан воедино, в строй, на родину, в сторону Редонской дороги.
Разместив раненых, исанцы с ликованием кинулись в погоню. Они не искали новых столкновений, а довольствовались тем, что стрелами и пращой подгоняли врагов с флангов. Несколько франков добрались до озисмийской границы. Лишь там они могли спастись, рассеявшись в лесах по двое, по трос или по одному, и таким образом добраться до своих родных и вдов соратников за территорией Редона.