— Ты не позволишь ему!
Грациллоний пожал плечами.
— Нарочно нет. Думаю, у меня сильные основания желать его крови. А что, если он все же не бросит вызов? Нам следует об этом подумать.
Слезы снова побежали по щекам Тамбилис, но беззвучно.
— О, любимый мой, бедняжка. Идем со мной. Я налью тебе вина, чтобы ты смог ночь отдохнуть. Завтра…
Он покачал головой.
— Мне нужно идти. Я пришел лишь за тем, чтобы забрать Ключ.
— Морские врата уже заперты. Люди относили Капитана Лера. Морской Владыка Адрувал Тури помог ему запереть замок.
— Хорошо. — Адрувал всегда был верным другом. — Тем не менее, я хочу сам посмотреть. Потом мне надо провести Бдение в Лесу, следующие три ночи и то, что останется для дней. Потому что я — король.
— Я встречу тебя там, — с оттенком рвения сказала она.
Он снова покачал головой.
— Нет, лучше мне побыть одному. — Почувствовав ее боль, он добавил: — И завтра тоже. Кроме того, ты не должна выносить нашу маленькую принцессу на холод. На третий день станет теплее. Тогда и приходи ко мне.
Она попробовала рассмеяться.
— Придется самим богам удерживать меня.
Он поцеловал ее, ощутив соль, и ушел. Ключ находился в шкатулке у него в спальне. Он вытащил ее при свете свечи, внимательно посмотрел на его железную продолговатость. Зачем он его брал? Ворота должным образом закрыты.
Но то была эмблема и воплощение его королевства. Он повесил его на шею, чтобы тот свободно висел на цепи, на стали римской кольчуги. Он казался тяжелым, как мир.
Тамбилис стояла молча, сжав кулаки, и смотрела, как он выходит за дверь. Фавоний ржал и бил копытами. Солнце село, и ветер нагонял туман. Грациллоний ослабил привязь и вскочил в седло. Застучали копыта.
В кольце стены под Башней Ворона он снова привязал коня, прежде чем взойти по ступеням. Ревела и издавала вскрики буря. Ударял прибой. Здесь он и в самом деле мог ощутить его толчки, вверх по камням, к его телу и к черепу. Сквозь сильную мглу брызг морской воды он различал воду, синевато-багровую, и западное небо, оттенка кровоподтека.
Когда он возвращался, огромная волна чуть не хлынула за парапет. Вода окатила его струей. Он споткнулся и восстановил равновесие, хлопнув руками о башню. Она тоже стояла прочно над храмом Митры. Следует ли спуститься и помолиться? Нет, если ничего не произойдет, это будет жестоко по отношению к Фавонию, а Митра казался отдаленным, почти нереальным в эту ночь.
Счастливо ли спит Дахут рядом со своим мужчиной?
Грациллоний поспешил назад. Он пустил Фавония рысью, и галопом, когда они оказались на дороге Лера. Теперь тот совсем опустел. Здания вокруг Форума маячили, как гигантские дольмены — хотя в христианской церкви светится окно? Огненный фонтан наполнился водой, на которой ветер поднимал рябь.
Луна осветила западные холмы. Пусто сияло стекло на вершине башни. Грациллоний летел по призрачному городу.
Он выехал за Верхние ворота, на Аквилонскую дорогу, оттуда на Церемониальную дорогу. Мост через канал звенел под копытами. Бежал мутный поток, белый от лунного света. Дорога сворачивала от моря на восток, в направлении Леса. Приближаясь, Грациллоний слышал, как ломаются сучья, когда меж ними проносится буря.
А ветер все усиливался. На заре он был уже такой, каким не помнили его хроники. И все свирепел.
Никто не выходил. Даже на улице порывом могло свалить с ног человека, оглушить его ревом, словно небо разорвалось на куски, ошеломить и ослепить пеной, которой он был полон. С башен падали стекло и черепица, разбивались, прокладывали себе дорогу, прежде чем удариться, далеко отбрасывались. Где-то во время невидимого полуденного прилива от башни под названием Полярис откололись верхние этажи. Металл, бревна, всякое добро и человеческие тела летели вниз, чтобы разбиться о то, что бы там ни было внизу. Весь остальной город терпел, хоть и был напряжен и напуган. Дубовые двери и ставни в большинстве своем держались на петлях. Плотно пригнанной каменной кладке вреда не было. Но неистовство стучало сквозь нее, так что каждый внутренний мирок стал пещерой полной шума.
Северные ворота и Ворота Зубров были заперты, потому что к ним, в промежуток между валом и сушей, кидалось море. Снова и снова наполняемое до краев перекрытие на севере, наконец, обрушилось. Вода хлынула под стены и бросилась в канал, вымывая берега, чтобы создать там себе закрытый водоем.
Когда на море такой ветер, отлив не приносит больших изменений. Во время высокого прилива гребни волн ударялись даже под западные укрепления, белые струи прыгали высоко вверх, как изогнутые в агонии пальцы; временами они распадались на водяную пыль и цеплялись за Ис.
Но ворота пока держались.
Дахут с Ниаллом были в ее доме одни. Никто из слуг, отпущенных ею накануне вечером, не рискнул вернуться. Было холодно, огни были потушены. Было темно, в спальне, где они нашли прибежище под одеялами дымилось пламя единственной свечи. Барабанным боем доносился шум.
Дахут дрожала, прильнув к мужчине.
— Обними меня, — умоляла она. — Если нам суждено умереть, я хочу умереть в твоих объятиях.
Он поцеловал ее.
— Мужайся, дорогая, — сказал он ровным голосом. — Ваши стены выдержат.
— Как долго?
— Наверно, достаточно долго. Ветер вроде этого не может долго продолжаться, как мог бы бриз. Скоро он пойдет на убыль, попомни мои слова.
— Он спадет мгновенно?
Ниалл нахмурился поверх ее головы.
— Нет, не так. Эту ночь он, наверняка, еще будет штормом. А волны, поднятые им, они будут утихать медленнее. Но если крыша и стены до сих пор выдержали, они доживут до конца.
— Спасибо, любимый, — вздохнула Дахут. Она села, сбросила покрывала, опустилась на колени на матрас. В полутьме сияли ее волосы и нагота. Она взглянула в нишу, где стоял образ Белисамы, похотливой охотницы, которую пожелала созерцать у себя лишь она одна из Девяти. — И спасибо тебе, Дева, Матерь и Колдунья, — мягко обратилась она, — за Твои милости и Твое обещание, которое Ты выполнишь — от нас двоих, здесь перед Тобой — наши благодарности, наши молитвы, наши жертвы.
Она взглянула на Ниалла, который, все еще, облокотившись, опирался на подушку у изголовья кровати.
— Не хочешь тоже воздать благодарность? — спросила она. — Хотя бы Леру и Таранису. — В сумерках она разглядела, как зловеще его лицо.
— За наше освобождение? Троица как раз вовремя вернула Граллона. Буря — тоже их рук дело? Разве Ис отстранился от своих богов?
Она подняла руки. В ужасе заголосила:
— Никогда так не говори! Ис терпит. — Она затаила дыхание. — И, и скоро мы восстановим справедливость. Скоро ты, новый король, воздашь им почести. Они это знают. Они должны!
Он тоже встал на колени. Над ней неясно вырисовывалось его большое тело, заслоняя свет от свечи.
— Я размышлял об этом, и более чем размышлял, — медленно сказал он ей. — Ночью искал снов, днем знамений. Потому как я — питомец поэта, пасынок ведьмы, повелитель друидов, да и сам произошел от богов Эриу. Много я видел и много узнал. Я обладаю проницательностью, которой не может знать ни один король поменьше. Во мне судьба. Она изумленно воззрилась на него.
— Что? Ты н-никогда этого не говорил. О, любимый, я могла почувствовать в своем сердце, что ты… ты больше, чем притворялся. — Но кто ты?
— Я — Ниалл Девяти Заложников, король Темира, завоеватель половины скоттов, бич Рима, и тот, кого твой отец жестоко оскорбил, еще до того, как ты родилась.
Дахут пала ниц перед ним.
— Великолепно, великолепно! — судорожно закричала она. — Сам Лер привел тебя ко мне.
Ниалл положил руку ей на голову.
— Теперь ты услышала.
— Это подавляет меня, мой господин…
— Если бы весть распространилась слишком быстро, это бы могло стать для меня смертельным.
— Мой язык на замке, как Морские врата. — Дахут поднялась. Волосы упали на глаза. Она пристально смотрела сквозь них па его темную массивную фигуру. — Но как только ты станешь королем в Исе, мы спасены, мы свободны. — В голосе ее бушевала радость. — Мы будем священны! Вместе мы родим новую эру — империю Севера…