Стучали копыта. Вздымались мускулы. Грациллоний ускакал.
Выехав на Церемониальную дорогу, Грациллоний увидел перед собой Ис. Большая часть города была так же черна, как и земля, на которой он стоял. В свете луны всеми оттенками железа сверкали вершины башен. Слезы застилали глаза, хотя он и смотрел украдкой, потому что скакал прямо в бурю. Митра убережет Фавония, чтобы конь не упал и не сломал ногу.
Дорога свернула на юг. Копыта простучали по мосту через канал. Вода бурлила как раз под ними, густая от грязи. Здесь возник неугомонный водоем, начинавшийся от обвалившихся берегов у городской стены, и перетекавший дальше в море, которое осаждало утесы мыса Ванис.
К Северным воротам продвигались наощупь. Кто-то окликнул его. Люди разгребали обломки, как велел Корентин. Грациллоний прикинул, что их было приличное количество. Должно быть, офицер караула призвал всех, кто находился в казармах.
— Кто идет? — спросил охранник. Поднялись наконечники пик.
— Король, — крикнул Грациллоний. — Дайте пройти. Продолжайте работать. Нам понадобится дорога!
Он направил Фавония мимо, чтобы никого не затоптать в темноте. Перед ним открывалась дорога Лера, пустынный путь меж зданий и сфинксов. Он ударил коня и пустился снова галопом.
Целью его были ворота. Чем спотыкаться по запутанным и неосвещенным улочкам, быстрее будет ехать дальше по аллее к бухте, спешить по ее причалу на северный конец бухты, повернуть налево мимо храма Лера, идти к Башне Чайки и, созвать там охрану, чтобы они вместе с ним встали на защиту города.
Митра, полночный Бог, мы принесли Тебе свои жертвы. Здесь перед Тобой мой дух, сердце мое у Тебя перед глазами. Я зову, тот, кто следует за Твоими орлами с тех пор, как началась вообще моя жизнь: Митра, солдат, верь сейчас в своего человека!
Шкиперский рынок сверкал. Ноги Фавония скользили по мокрым плитам. Конь поскользнулся и покачнулся. Грациллоний едва удержался в седле.
Жеребец оправился.
— О! — пронзительно крикнул Грациллоний и подстегнул его поводьями. В триумфальной арке эхом отозвался цокот копыт.
Они выехали между строениями у кромки воды, прямо в док. Его камень звенел. Впереди трепетала бухта, полная тяжелых масляных волн. На пирсе раскачивались корабли. Видные в лунном свете лишь наполовину, они могли бы сойти за раненых гарпуном китов. Внешняя степа взметала в небо свою массу укреплений. Кругом поднималась пена и уносилась на ветру. В меди на воротах отражался такой свет, что они казались призрачными. Отделилась волна.
Фавоний встал на дыбы и издал ржание.
Двери открылись. От горизонта через них светила луна. Она замораживала большие волны, врывавшиеся внутрь, ряд за рядом, ряд за рядом. Перед ними, под стеной, зияла котловина. Сквозь ветер, который неожиданно начал бить его в полную силу, до Грациллония донесся чудовищный сосущий звук. Напор воды широко распахнул ворота.
Фавоний снова встал на дыбы. Паника овладела им, нет, Боязнь Лера. Грациллоний прилагал усилия, чтобы поворотить коня.
Волна вздымалась.
У ворот не было времени закрыться. Поток ворвался в бухту, к кораблям и набережной. Там он отхлынул. Его встречала следующая волна. Между собой они рвали двери со стен.
Всей силой своих плеч Грациллоний заставил коня поворотить. Стук копыт летел меж строениями, под арку. Море гналось за ними. Уже высотой с лошадь, волна крутилась на Шкиперском рынке, на ходу взрываясь пеной, прежде чем отступить.
К дороге Лера! Грациллоний не ощущал ничего, кроме потребности выжить. Ключ повернулся в Замке, и старые боги въезжали в Ис. Дайте ему спасти, что можно.
Когда они пересекали Форум, Фавоний уже плыл. В царившей вокруг него суматохе Грациллоний различал головы, руки, тела. Они боролись и уходили под воду. Он ничем не мог им помочь, он должен был стремиться туда, где он больше всего нужен.
Впереди, слева от него, находился дом Дахут. Ее лишь одну он мог надеяться спасти.
Фундамент дал широкую трещину. Его опоясала волна, отделившаяся от разлива, который некогда был дорогой Тараниса. Камни и черепица соскальзывали в воду. Она извергалась, взбалтывалась и мгновенно отступала.
Хотя луна опустилась, свет, как и ветер, струился в провал. Ночь все еще не давала наступить дню, но Грациллоний уже мог видеть дальше. Он увидел дочь Дахилис. Она как раз спаслась. Нагая, она плыла впереди него по улице.
— Дахут! Подожди меня!
Ветер оборвал его крик, его заглушило море. Волосы женщины развевались над водой.
Фавоний мог бы настигнуть ее через несколько усилий.
Следующий вал настиг коня. Он бурлил на уровне его холки. Отлив оттащил его назад. Он старался ступать ногами по дну. Следующая волна неслась на него и на его наездника. Справа и слева ломались на куски здания. Ничего не было, кроме воды и клочка дороги, по которой всегда бегала Дахут.
К Грациллонию, туда где он со своим конем боролся за жизнь, пробрался Корентин. Каким-то образом святой человек достиг Иса так же быстро, как летели копыта. Он шел, шагая по вершинам волн, держа в руках посох. В криках развевалось его платье и седая борода. Голос его благовестил:
— Грациллоний, терпи! Ангел Господний явился мне перед небесным домом. Он велел мне спасти тебя даже теперь. Идем со мной, пока еще не слишком поздно.
Он указал на восток по улице, уводящей туда, где стоял храм Белисамы.
Грациллоний стегнул коня. Волна отступила, ожидая более высокую. Фавоний высвободился. Его копыта нащупали мостовую, и он пошел наверх, куда его звал хозяин.
Корентин шагнул к нему справа.
— Нет, ты глупец! — закричал священник. — Брось эту сучку-дьявола на произвол судьбы!
Поднялась новая волна. Вода бурлила вокруг дочери Дахилис на уровне пояса, и поднимаясь.
Грациллоний подплыл ближе. Она была справа от него. Он плотнее сжал колени и наклонился над ней. Она увидела это.
— Отец! — закричала Дахут. Никогда он не видел такого ужаса, в каком была она. — Отец, помоги мне!
Они потянулись друг к другу. Он поймал ее за запястье.
Возьмешь ее с собой, и тяжесть ее грехов погубит тебя, — кричал Корентин. — Берегись ее деяний.
Концом посоха он дотронулся до брови Грациллония.
Дух покинул его. Он парил словно ночная цапля. Он поднялся высоко, в ветер, который дул через пространства, и в ветер, который дул сквозь время. Он бился с ними, над тем проходом, где плавали Перевозчики Умерших. На западе поднялась луна. Дух устремился вниз.
Волны обрушились на Сен. Они неистовствовали в доме галликен.
В верхней комнате башенки горела одна-единственная лампа в нише перед образом Белисамы. Вырезанная из кости нарвала, она неумолимо стояла, накрывшись капюшоном, со своей дочерью на руках, возле похоронных дрог, на которых лежала ее мать. Хоть окно и было закрыто, пламя колыхалось, словно от зимней тяги. Корчились и горбились тени. Голос Бодилис затерялся в окружающих пронзительных звуках, в реве, доносившемся снизу. Она стояла, сложив руки, лицом к Богине. На губах рождались слова:
— Я больше не буду просить о милости. Троица делает то, что хочет. Но позволь Тебе напомнить, что по этому будут судить о Тебе.
В штукатурке появилась трещина. Задвигались камни. Брусья пола сорвались с креплений. Доски накренились в отверстие между ними и стеной. Бодилис отступила назад. Она ушла во мрак. Воды приняли ее.
Ослепленная, она поднялась, чтобы глотнуть воздуха. Вода швыряла ее из стороны в сторону, об плавающие доски.
Весь дом осыпался. По песку и скалам блоки соскользнули в бухту, где когда-то был док. Последними уцелевшими на Сене творениями человеческих рук были два менгира, возведенные Древним Народом.
Буря унесла цаплю назад на восток. Позади нее села луна. Она приблизилась к Башне Ворона. На крыше на западных укреплениях стояла Форсквилис. Ветер облепил ее черным платьем, чего она, казалось, не замечала. Волосы метались словно крылья. Ее лицо было бледнее луны на горизонте, или бьющихся внизу волн, на которые она смотрела. Афина Паллада, и та была не так холодна и равнодушна. Королева созерцала ярость стихии, пока та, наконец, не снесла ворота.