— Все будет в порядке, Артур, — Кику строго посмотрел на друга. — Мы ставили неплохие миниатюры и за более короткий срок. Просто придется ее еще сократить.
— В порядке! — саркастично бросил Керкленд, взмахнув рукой. — Мы и так исковеркали бедную «Алису» до неузнаваемости, старина-Льюис устал в гробу вертеться, а ты предлагаешь ее еще сократить?
— Это необходимость, — Геракл положил тяжелую ладонь на плечо Артуру. — Больше мы ничего не сможем сделать.
— Окей, — сдаваясь, тот сокрушенно покачал головой. — Тогда я к Франциску, посмотрим, что делать с костюмами, заодно зайду к Ловино, пусть подумают с Антонио какие декорации оставить и Феличиано скажут…
— Быстро вы собрались, президент, — улыбнулся Карпуси.
Артур бросил на него крайне саркастичный взгляд, и отвернулся. Он действительно с этого года стал президентом драмкружка, после того как в прошлом году выпустился предыдущий президент. Керкленда избрали единогласно — он давно занимался театром, прекрасно умел организовать работу, а главное — любил все это.
— Отдыхайте, приятного аппетита, — он махнул рукой. — Простите, что вынужден вас покинуть.
Артур затерялся в толпе, а Кику внимательнее присмотрелся к плакату спортивных кружков. Яркий, с фотографиями, рисунками, краткими, но эффектными кричалками. Будь он первокурсником — точно не смог бы пройти мимо.
— Они главные соперники друг другу, но все равно объединились, — заметил он.
— Нам тоже приходится объединяться с компьютерным клубом время от времени, хотя мы конкуренты, — отозвался Геракл. — Идем?
Кику кивнул и развернулся к выходу. Вместе с Гераклом они прогулялись до парка, где и обосновались, расстелив под цветущим деревом импровизированную скатерть — прямоугольник пестрой материи. Ели почти молча, Кику все думал то о драмкружке, то о «посвящении» Яо, а Карпуси потихоньку засыпал.
Вокруг сновали ученики. «Кагами» был недешевым колледжем, и количество учащихся здесь было заметно меньше, чем в государственных школах, но все равно во время перерыва они наводняли парк так, что казалось, будто друзья пришли пообедать в центр города. Кику не мог отдохнуть в таком шуме, а вот Геракл отлично устроился, прислонившись спиной к стволу сакуры. Хонда, собрав коробки из-под бенто, устроился с ним рядом, прикрыв глаза. Президент велел отдыхать — значит, так тому и быть.
Кику открыл глаза, лишь когда почувствовал, что на его коленках кто-то с комфортом обустраивается. Кот? Как он оказался на территории школы, тщательно охраняемой от посягательств животных, которые могут быть заразны, оставалось загадкой, но из всех возможных мест для сна кот выбрал именно коленки Хонды. Тот чуть покраснел, но все-таки погладил кота, и он откликнулся на простое прикосновение довольным мурлыканьем. Взмахом своего длинного пушистого хвоста он как бы настоял на продолжении, и Кику уже увереннее зарылся пальцами в нежную шерсть.
Он чуть повернулся, почувствовав на плече чью-то голову. Геракл, проснувшийся от возни друга, с каким-то трепетным восторгом смотрел на кота, будто совсем и не замечая, что сильно нарушил личное пространство Кику.
И, хотя перерыв еще не закончился, вокруг как будто стало тише. Ветер нарочито медленно трепал дрожащие на ветру невесомые лепестки, которые, плавно кружась, ложились на кошачью шерсть, путались в волосах и, увлекаемые в танец, вновь взметались ввысь.
Опираясь на одну руку, Карпуси протянул другую, чтобы тоже прикоснуться к мирно сопящему клубочку. Получив лишь новую порцию мурлыканья в ответ, он уже увереннее коснулся ладонью теплой шубки. Сначала нерешительно, немного резко, а потом все легче и бережней он проводил рукой по гладкой густой шерсти.
Мимолетно, он чувствовал под своей ладонью что-то прохладное, чужое в сладком океане бархатистой нежности. Но именно от таких прикосновений куда-то улетало ощущение времени, места и своего тела, как будто вокруг оставалась только приятная ласковость пушистого зверя: никаких картинок, никаких звуков, никаких предчувствий и волнений, просто нега, томящаяся внизу живота и на кончиках пальцев, да запах Кику совсем рядом.
Теплая ладонь накрыла холодные пальцы, и Геракл не спешил снова разрывать прикосновение. Кику прикрыл глаза, чувствуя острое нежелание убирать руку, разделяя горячее дыхание, опаляющее его шею. Геракл не давил, не сжимал ладонь. Он просто согревал, давая уверенное чувство защищенности и вместе с тем полную свободу.
========== Действие первое. Явление IV. Как влюбить соседа ==========
Явление IV
Как влюбить соседа
Соседи. Как кратко это слово и как много оно в себе несет. Кто-то произносит его с обожанием, кто-то — со священным трепетом, кто-то — равнодушно, но большинство своих соседей все-таки ненавидят. Причины на то могут быть разными: у кого-то топят постоянно, кому-то спать мешают, за кем-то следят соседские бабушки в дверной глазок, а факт остается фактом: соседи — это не то, на что хочется отвлекаться. Особенно если эти соседи живут не за толстой каменной стеной, а в вашей же комнате.
Андресс Йенсенн, ученик первого «А» класса, приехавший в «Кагами» из Норвегии, жил в одной комнате с буйным четверокурсником, который тратил свободное время либо на приставания, либо на алкоголь. Звали его Хенрик Хансен, родом он был из Дании, в связи с чем считал себя уже чуть ли не лучшим другом Андресса, волосы у него на голове никогда не были прибраны, а рот почти никогда не закрывался. В результате уже спустя неделю Андресс испытывал к Хенрику исключительно негативные чувства и стремился как можно меньше бывать в комнате. Хотя и нельзя сказать, что он ненавидел Хансена, но тот вызывал в душе Андресса очень противоречивые чувства, иногда даже слишком приятные для того, кем являлся Хенрик, и именно поэтому Йенсенн постарался свести контакты с ним до нуля. Чего доброго, станут друзьями — начнет пить, курить и материться, как он, и поссорится с любимым братиком.
Именно по этой причине Андресс вечера напролет сидел в парке, расстелив плед на траве, и решал домашние задачи на завтра. После уроков он уже успел перекусить и сделать японский с английским, так что, общим счетом, шел уже третий час. Хенрик не особо волновался, где он пропадает до девяти-десяти вечера, видимо, уже придумав для себя какую-то грязную причину, поэтому никто Андресса не искал, о его состоянии не спрашивал и даже не говорил, какой он придурок, что так поступает.
После математики, которая всегда шла парами, — то есть делать приходилось и алгебру, и геометрию, — Йенсенн взялся за письменный ответ по истории. Потом пришла пора подготовить ответ по обществоведению и сочинение по профильной литературе — курс, который он выбрал в начале года, как дополнительный. Так и пролетели еще три часа, пришла пора возвращаться. Андресс взглянул на экран смартфона, проверяя время: немногим больше десяти, Хенрик как раз должен был куда-то исчезнуть. На экране мигало уведомление о новом сообщении, и Андресс тут же выбросил мысли о Хансене из головы.
«Мама просила узнать, нравится ли тебе учиться».
Как всегда, Халлдор в своем репертуаре. Он никогда не проявлял к Андрессу большого внимания или интереса: даже учитывая, что они не виделись больше недели, он написал только из-за просьбы матери. Андресс и Халлдор не были родными братьями, и иногда Йенсенн мог списать его холодность на это, но помогало ненадолго. Их отношения были намного теплее, пока их не усыновили. А ведь ему тогда было всего пять…
«Да, я уже говорил ей это на прошлой неделе. Как дела в школе?»
Отправив сообщение, Андресс бросил вещи в сумку, собираясь возвращаться. Солнце зашло за горизонт, но небо еще не успело потемнеть, и на западе тлела огненная полоска, а на востоке иссиня-черное небо уже присыпалось сахарной пудрой звезд.
«Нормально. Все спрашивают о тебе».
Завидует? Андресс покачал головой, отгоняя глупую мысль. Его братик не мог завидовать ему, он и сам готов был сдать экзамены хоть сейчас — да еще и с блеском. Он был сильнее Андресса в точных науках. Оставалось только одно, и этому Йенсенн поспешил поверить со счастливой улыбкой: Халлдор ревновал.