— Расслабься, ты чего? — Тони внезапно обнял Ловино, упираясь подбородком ему в плечо. — Что-то случилось? И в школе тебя не было…
— Да что ты пристал? Все в порядке! — зашипел тот, пытаясь вырваться из стального захвата. — Пусти!
— Ни за что, — Антонио прикусил мочку уха Ловино. — Ни за что, слышал? — было в его голосе что-то такое, что заставляло вспомнить о его далеко не безобидном прошлом, умело скрытом родительскими деньгами. — Ты мой, Ловино. Мой.
Варгас притих, испуганно и, вместе с тем, восторженно замирая в руках Тони, наслаждаясь страхом, пробирающим до кончиков пальцев, заставляющим волосы вставать дыбом. Он любил, когда его принуждали, подчиняли, ломая и вызывая дрожь от предвкушения, хотя мазохистом не был и боли все-таки боялся.
— Твой, — эхом повторил он, расслабляясь, и уже сам крепче прижал к себе руки Антонио.
— Кхм, помешали? — с улыбкой поинтересовался один из вошедших в этот момент.
Ловино тут же вырвался из объятий и отскочил от Тони чуть ли не на другой конец зала, густо заливаясь краской. Тот же просто беззаботно рассмеялся, как ни в чем не бывало закидывая руки за голову.
— Вообще-то да, — улыбнулся он. — Но проходите, раз уж пришли. Феличиано согласился рисовать, так что можем смело приступать к репетициям. Алиса, ты готова?
— Заткнись, Тони, — сварливо отозвался «Алиса». — И почему мне всегда достаются женские роли?
Вопрос был риторический, и заставил собравшихся тихонько рассмеяться. Постепенно появлялись все новые и новые члены драмкружка. Их было не так много, как раньше, всего восемь человек, так что больше половины мест за столом пустовало. Спорить в этот раз было почти не о чем, так что ребята быстро приступили к репетиции, заставляя Ловино, временно занявшего место постановщика, срывать голос и нервно теребить волосы на голове.
========== Действие первое. Явление III. Ох уж эти кошки! ==========
Явление III
Ох уж эти кошки!
Работать учителем — занятие не из легких. Мало знать свой предмет, уметь общаться с людьми и доступно объяснять материал, который тебе самому знаком настолько, что непонятно, как этого можно не уметь, не знать и не понимать. Нужно, помимо всего прочего, иметь вагон и маленькую тележку терпения, как бонусное дополнение — стальные нервы, а для полного счастья еще и быть немного глуховатым. В обычных школах не обойтись без опыта — тем, кто уже проявил себя на этом поприще, легче найти работу, — но, к счастью, в «Кагами» смотрели не на количество проработанных часов, а на знания и потенциал, делая ставку на креативность молодых; поэтому преподавательский состав был юн, зелен, но вовсе не наивен, как можно было бы предположить.
Ван Яо был самым молодым учителем в этом дружном коллективе: в прошлом году он окончил университет, а до этого сам учился именно в «Кагами». Отчасти поэтому его и приняли несмотря на полное отсутствие опыта в работе с детьми: директор уже знал, что Яо из себя представляет. Да еще и тут же вручили класс — для ускоренного погружения в школьную жизнь. И пусть Яо обладал недюжинным терпением, прекрасно знал и просто обожал историю, любовь к которой пытался привить детям, был неплохим педагогом, он и предположить не мог, насколько трудно приходится учителям. Темп ребята задавали бешеный: куча домашки на проверку — ведь в «Кагами» с учебой было строго, подготовка для следующего урока — потому что детей нужно не только научить, но и заинтересовать предметом, да еще и работа с классом — ребята уже успели сдружиться, запланировать кучу всего и просили его помочь. Да тут еще и коллеги постарались — толковой помощи от них не дождаться, зато как начнут болтать — так весь день коту под хвост. Но если забыть об усталости — Вану нравились люди, с которыми ему пришлось работать. Веселые, молодые, интересные. Они не давали ему заскучать, общались, как будто он свой, как будто не только-только пришел в их дружную компанию.
Яо сидел за своим рабочим столом и с интересом наблюдал за Гилбертом, который в данный момент в обнимку с Людвигом, учителем физкультуры, распивал пиво из огромной кружки, усевшись на стол Родериха. Байльшмидт кричал что-то смешное, был уже вполне «готов», и даже не думал на этом останавливаться. Еще бы, ведь первая неделя — этот канцелярский ад — наконец-то закончилась! Яо и сам был рад отдохнуть, правда, не понимал, почему для вечеринки потребовалось использовать учительскую. В конце концов, у учителей была своя общая комната в общежитии.
Так или иначе, а дело явно близилось к какому-то эпичному финалу. В том, что финал будет именно эпичным не сомневался никто из собравшихся, так же как и в том, кто будет героем дня. Байльшмидт общественное мнение поддерживал: кто, как не великий он, может быть героем дня?
— Итак, уважаемые коллеги, почему никто не делится впечатлениями после первой рабочей недели? — чуть запинаясь, провозгласил Гилберт. — Все только и делали, что работали, ну, имеем же мы право! Вот у меня второй курс — за две недели всё забыли…
— Просто у тебя предмет такой, — Людвиг пихнул его в плечо почти опустевшей кружкой. — То ли дело физкультура? Вот это урок! Забыть — невозможно.
— Да глупости! — встрял Иван, тоже изрядно подвыпивший и весь вечер прожигавший Гилберта и Людвига таким жутким взглядом, что вокруг него расползалась аура страха и ужаса. — Просто дети сейчас такие пошли, не то что мы. Выучили, экзамен сдали, и все — прощай, память! На следующее утро уже чистенькие.
— Что верно, то верно, — поддакнул из темного угла Тино, учитель обществоведения, весь вечер просидевший в обнимку с бутылкой.
— Мне кажется, первоклассники в этот раз толковые, — возразил Бервальд, до того молча сидевший за соседним столом.
— Да, ребята неплохие, ару, — улыбнулся Яо. — Быстро поладили, и с учебой пока никаких проблем.
Оксеншерна его пугал — тот еще взгляд, акцент ужасный, половину слов не разобрать, и ростом даже выше Ивана, что уж говорить о самом Яо. Но забота, с которой он присматривал за Тино — плохо прикрытая и неумелая, зато искренняя до мурашек, была такой теплой, что Яо и сам не заметил, как его губы растянулись в улыбке.
— Мои тоже подружились, — кивнул Иван. — Жалко их даже немного…
— А что жалеть? — Гилберт косо посмотрел на Брагинского. — Не всю же им жизнь за мамкиной юбкой прятаться. Тем более, Вань, раньше жалеть надо было, до того как решил сюда заявление написать, — он хрипло рассмеялся. — Раз они достаточно умны, чтобы поступить к нам, должны и сами понимать, что их ждет.
— А вообще — это вопрос серьезный, — Людвиг задумчиво посмотрел на дно опустевшей кружки. — Такие ребята не привыкли, что не все можно решить за деньги.
— Вы о чем, ару? — с легкой вежливой улыбкой поинтересовался Яо.
— А-а-а, ты же у нас гений, с бюджета выпустился! — Гил ухмыльнулся. — Неужели никогда не замечал, как твои одноклассники хорошие баллы выпрашивали? — Ван удивленно приподнял брови. — Ну, тогда подожди экзаменов, сам все узнаешь, — Гилберт рассмеялся, и остальные подхватили его смех.
— Или хорошенько попроси, — Иван бросил на Яо уж совсем нецензурный взгляд, и ему почему-то захотелось домой в Китай, к любимой подушке Хэлоу Китти под одеялко.
Повисшую паузу снова заполнили разговорами ни о чем, а Яо, задумавшись, бросил взгляд в окно — сумерки уже спустились на «Кагами», и тьма все сильнее скрадывала знакомые очертания. Он понял, что хотел сказать Гилберт — и это действительно было тем вопросом, над которым стоит поразмыслить позже, когда остатки алкоголя выветрятся из головы. Помочь наладить отношения со сверстниками и учителями, подсказать нужную литературу и дать верный совет в тяжелой ситуации — это далеко не все, что должен сделать классный руководитель. Вырастить достойных людей — звучит куда проще, чем есть на самом деле.
— Что это такое?! — дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель.
На пороге — растрепанный, раскрасневшийся, со съехавшими набок очками — стоял Родерих Эдельштайн. Гилберт не стал приглашать его на вечеринку, потому что «этот зануда своим нытьем испортит все веселье», и, пусть и частично, Яо не мог не согласиться. Родерих был слишком строгим и консервативным, чтобы позволить себе выпить в здании школы.