На людей он тоже посматривал как-то странно. Особенно подозрительный интерес у него вызывали прохожие в красных и желтых куртках. Он останавливался и, поворачивая массивную голову, провожал их задумчивым взглядом. Потом, встряхнув головой, будто отбросив досужие мысли, трусил дальше. Я был начеку и всякий раз, когда он тянулся к кому-нибудь, перехватывал поводок поближе к толстенному ошейнику, так Вардена легче было удержать. И все-таки один раз я утратил бдительность: в сквере отпустил черного терьера на всю длину брезентовой вожжи и на секунду отвернулся — и тут же услышал испуганный возглас. Еще с детства мне запомнилась иллюстрация к знаменитой поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»: богатырь с мускулистыми руками борется с тигром, вспрыгнувшим ему на плечи. Нечто подобное увидел и я, обернувшись на возглас. Мой пес прыгнул на капитана инженерных войск, вернее уже положил на него громадные лапы и раскрыл огромную красную пасть с великолепными белыми клыками. Я тут же сдернул его, а капитан — он явно побледнел — стал совершенно справедливо укорять меня, в ответ я лепетал, что виноват, мол, не заметил и все такое. Капитан был мужественный человек, а я подумал, что будь на его месте другой, иметь бы мне уже неприятности с милицией. Кстати, сия чаша меня не миновала, причем буквально на второй же день моего владения Варденом.
Мы ранним утром прогулялись с ним по нашей улице, потом вышли на набережную. Был конец мая, по Неве сновали речные трамваи, пролетали белоснежные катера на подводных крыльях, прямо с парапетов удили безразличные к городскому шуму рыбаки. Над ними кружились чайки. Они садились на парапет, на воду, иногда подплывали к самым поплавкам. Наверное, шла корюшка. День занимался ясный, солнечный. Машина уже стояла у подъезда, я предвкушал, как скоро устремлюсь по Киевскому шоссе на милую моему сердцу Псковщину…
Могучий рывок застал меня врасплох, и я выпустил поводок из рук: Варден бросился вдогонку за пробежавшим мимо человеком в синем спортивном костюме. Тщетно крича: «Варден, фу! Нельзя!», я помчался за ним, но опоздал: проклятый пес бросился на остановившегося спортсмена. Он тут же отпустил, да и я уже ухватился за конец поводка, но нахмуренное лицо коренастого мужчины не предвещало ничего доброго. По виду я бы не сказал, что он сильно испугался. Скорее всего не на шутку обозлился.
— Почему собака без намордника? — сурово спросил он.
Я принялся извиняться, объяснять, что на такую морду не купить намордник. Действительно, я объездил все магазины, самый большой намордник, который я наконец приобрел, с трудом налезал Вардену лишь на черный нос.
— Покажите документы! — не внимая моим оправданиям, потребовал пострадавший.
— Чьи? — удивился я. — Мои или… собакины?
— Где вы живете?
Это уже был форменный допрос, и я, еще раз извинившись, потащил Вардена за поводок. Пес же упирался, оглядывался на спортсмена.
— Он меня укусил, — не отставал тот. Правда, он уже не бежал, а, искоса поглядывая на Вардена, шагал немного позади.
— Надеюсь, несерьезно?
— Если бы серьезно, я его тут же застрелил бы! — гневно заявил пострадавший. — Без намордника, на людей бросается… А кто вы такой?
— Не я же вас укусил? — наконец не выдержал я.
— Попробовал бы, — мрачно усмехнулся спортсмен. — Вы бы уже в больнице лежали!
Больше не разговаривая с ним, я зашагал к своему дому. Варден утратил всякий интерес к пострадавшему, неторопливо трусил впереди.
— Я должен убедиться, что он не бешеный, — продолжал за моей спиной настырный спортсмен. — Я не желаю кончать свою жизнь на больничной койке в страшных мучениях.
— Пес совершенно здоров, — ответил я.
Я поднялся по ступенькам на третий этаж. Спортсмен не отставал. Что-то бубнил в спину, но я не отвечал. Пройдя в квартиру, я хотел было закрыть дверь, но тот придержал ее с другой стороны.
— Он может опять броситься, — показал я глазами на Вардена.
— Документы! — потребовал спортсмен.
Я вынес ему удостоверение и родословную. Тщательно ознакомившись с ними, незнакомец заявил:
— Ваш паспорт!
— Ну знаете… — возмутился я.
— Где вы работаете?
— Нигде! — начиная злиться не на шутку, выпалил я.
— Тунеядец, значит?
— Послушайте, оставьте меня в покое, — взмолился я. — Мне скоро выезжать. Я увожу отсюда эту собаку, больше вы ее никогда не увидите.
— Посмотрите, что он со мной сделал? — спортсмен закатал рукав синей блузы и, оголив мускулистую руку, показал небольшую ссадину, которая даже не кровоточила.
— Пустяк, — успокоил я его.
Но мои слова оказали на пострадавшего совсем обратное действие, он побагровел от возмущения и потребовал, чтобы я немедленно доставил собаку в ветлечебницу, где бы проверили ее на заболеваемость.
— До свиданья, — холодно сказал я и, потеснив грудью стоявшего на пороге спортсмена, попытался закрыть дверь.
— Я требую… — спортсмен с той стороны не давал закрыть дверь. — Иначе я заявлю в милицию! У вас есть телефон?
— Можете позвонить из уличного автомата, — сказал я и захлопнул перед его носом дверь.
Варден сочувственно посмотрел на меня, дескать, вот зануда! Надо было его еще разок цапнуть…
Не прошло и пяти минут, как раздался звонок и ко мне пожаловали сразу трое работников милиции…
Оказалось, мой пес укусил начальника пожарной охраны в звании майора.
Пришлось мне давать объяснения, подписывать протокол, потом везти Вардена в ветлечебницу на Вторую Советскую, в общем выехал я из города лишь во второй половине дня. А путь мне предстоял неблизкий.
Справедливости ради я должен сказать, что брандмайор оказался очень приятным человеком, жили мы с ним в одном доме, только подъезды у нас разные. Он никак не ожидал, что я живу здесь, потому что всех собак знал, а Вардена увидел впервые. Впоследствии мы даже подружились, он интересовался дальнейшей судьбой своего «крестника», как он назвал Вардена. Дело в том, что черный терьер — первая собака, которая его укусила. Егор Васильевич, так звали моего нового знакомого, сам когда-то был собаководом на границе.
Собак любил, и, как ему казалось, они его тоже любили. И вдруг такое… Было, так сказать, сильно уязвлено его профессиональное самолюбие.
В дороге Варден вел себя вполне прилично: он с удобствами развалился позади меня, выспавшись, поднялся во весь свой гигантский рост, сразу загородив заднее окно машины, ткнулся мне в шею холодным носом, дескать, останавливай, надо бы прогуляться…
На свою беду я выбрал красивое местечко с небольшим водоемом. Тогда я еще не знал, что Варден любит купаться. Едва я открыл заднюю дверь, как пес устремился к водоему, недолго думая, бултыхнулся туда и заплавал, пофыркивая от удовольствия, а я с ужасом думал: как мы поедем дальше? Мало того, что измажет все мои вещи и одежду, так еще всю дорогу будет от него нести псиной. Вон какая у него густая, буйная шерсть! Действительно, когда он выбрался на берег, с него потекли потоки мутной с прожилками нефти воды, однако пес был доволен. В довершение всего он плюхнулся на грязную, в пятнах отработанного масла землю и стал кататься по ней, выбрасывая вверх все четыре длинные лапы. Надо было видеть его, когда он подошел к машине, давая понять, что он сделал все свои дела и готов снова занять свое плацкартное место. Пока я раздумывал, что делать, он пригнулся и с маху запрыгнул в машину, из чего я заключил, что ему не чужды такие прогулки.
Раз или два за дорогу Варден скупо выразил мне свои дружеские чувства: поднявшись черной мохнатой горой за спиной, он положил на мое плечо голову и небрежно лизнул в ухо, как бы давая понять, что признал меня. В отличие от других собак, он никогда бурно не проявлял своих чувств: не прыгал на плечи, не визжал, никогда не лаял без толку, не юлил. Подойдет, ткнется широким носом в руку или живот и все. Отдал дань уважения, достаточно. Лишних сантиментов не любил и со стороны людей. Когда мои знакомые начинали ласкать его и называть всякими ласковыми именами, он вздыхал и отходил в сторону, как бы удивляясь человеческой невоздержанности. Впрочем, далеко не каждый решался его погладить, даже когда он в хорошем настроении.
В машине Варден вел себя вполне пристойно, разумеется пахло и псиной, и отряхивался он на меня несколько раз, и во сне сильно бил лапами по сиденью так, что я подпрыгивал. Иногда вставал и, дыша мне в затылок, смотрел в ветровое окно, но не лаял даже на собак, хотя подолгу провожал их задумчивым взглядом.