Смотри! Смотри мне в глаза, ублюдок!
И Ильяс смотрит. На щеках играют желваки, глаза — узкие щелочки. Вы только гляньте. Не нравится?! Кого-то погладили против шерстки?!
- Я тебя ненавижу!
- Угомони таланты, Дарина. Села и…
- Отсоси у меня!
Грязное ругательство прилетает в самую нужную точку, бьет и срывает все замки. Ильяс в два шага оказывается рядом, хватает меня за волосы на загривке и силой усаживает в кресло, а потом нависает и цедит.
- Еще раз ты со мной так заговоришь…ты пожалеешь.
- Я буду с тобой разговаривать так, потому что не уважаю тебя, ясно?!
- Не уважаешь, значит? - зло усмехается, стягивая волосы сильнее, - Уверена?!
- Да! И ты меня не заставишь! Бей хоть до потери сознания, я все равно буду говорить одно и то же: я тебя ненавижу!
- Охренела?! Я тебя бил хоть раз?!
- Ты — жалкий трус. От жалких трусов всего можно ожидать!
Неожиданно, но после произнесённого Ильяс меня отпускает и отходит. Неужели и я нащупала его слабое место? Его точку G?
- Трус?
Когда звучит глухой вопрос, я чувствую, что причинила ему боль. Мне от этого тоже не по себе, но где-то глубоко внутри, потому что снаружи бушует ураган Катрина. Дарина, точнее. Да. Дарина.
- А кто ты?! - опять вскакиваю на ноги и обвиняюще тыкаю пальцем, - Трус и есть! Затащил меня в этот самолет силой, пытаешься заставить молчать тоже силой!
- Да потому что ты…
- Все силой! Я меньше тебя в несколько раз, и ты этим пользуешься! Снова и снова! И в браке тоже! Ты только унижал меня, изменял и ни во что не ставил!
- Я…
- Мне неинтересно слушать твои оправдания, ясно?! - перебиваю его снова, жестко отрезав размашистым взмахом кисти, - Все, что ты делаешь — силой заставляешь меня быть рядом! Так поступают только трусы! Ты неспособен добиться расположения женщины, ты можешь только заставить ее! И я ненавижу! Черт, возьми, я так ненавижу каждую секунду, что провела под твоим гнетом, и теперь я молчать не буду! Никогда! Ты — трус, Амаев! Самовлюбленный, эгоистичный мерзавец, который думает только о том, как ему будет, и ни на что больше ты неспособен! Заставишь полететь?! Да пожалуйста! Но знай! Все, что было между нами — ошибка! И одно сплошное принуждение! Я тебя не выбирала, и, клянусь, ты был бы последним мужчиной, кого бы я выбрала по доброй воле!
В джете повисает гнетущая тишина, которую нарушает исключительно мое отрывистое, сухое дыхание. В этот момент, если честно, мне плевать, что я получу по лицу, а я могу по нему получить! Слова мои — жестокие и острые как бритва, угодили прямо в цель — я же вижу. Ему больно. Неприятно. Он унижен. И это самое важное. Такие мужчины могут унижать сами, но никогда не позволят, чтобы унизили их.
Это плохо кончится…шепчет мне тихо-тихо разум, но я шлю его в далекое, эротическое путешествие: плевать. Мне плевать! Зато я отстояла себя и буду стоять за себя дальше, потому что хватит! С меня просто хватит!
Он выкинул фотографии моей мамочки…
Ильяс приходит в себя странно. Он усмехается, пару раз кивает, а потом берет с сидения рядом какой-то черный пакет, подходит. Я, как бы ни храбрилась, немного отступаю — страшно. Как бы ни скалилась, но я Моська, а он слон, и это просто данность.
Зашибет…
Но он вдруг сует мне пакет и цедит.
- Твое.
- Что это?
Игнорирует, а любопытство берет верх. Я заглядываю и застываю. Сразу знаю.
Красный. Корешок. С. Сердечками.
Резко поднимаю на него глаза, которым не верю, и сразу считываю горькую усмешку на пухлых губах, а потом слышу холодный приговор.
- Уходи.
- Я… - начинаю глупо, меня к этому толкает что-то гудящее внутри, но теперь Ильяс поднимает руку и отрезает любые попытки.
- Хочешь развода? Ты его получишь. Препятствовать больше не стану, даже ускорю процесс, а теперь уходи. Тебя отвезет мой водитель.
- Иль…
- Хватит, Дарина. Ты все сказала, я все услышал — уходи.
Почему я веду себя так? Зачем пытаюсь с ним поговорить? Дура!
Гордо поднимаю подбородок, расправляю плечи и иду. Ноги не гнутся, душу рвет, тянет обратно к нему…обнять, поговорить, попытаться что-то склеить, но я иду.
Так будет лучше. Этот поступок не перекроет всего того, что он сделал, Дарина. Не перекроет.
Но в машине, когда я достаю из пакета его содержимое, все клапаны открываются разом. Я горько рыдаю, пока вожу пальчиками по обложке самого дорогого, что у меня было и есть — альбома с фотографиями моей мамочки, который он не выкинул. Оставил. Сохранил. Сберег.
А через неделю я получаю конверт со свидетельством о разводе. И вроде бы…надо радоваться? Только я сползаю по стенке и рыдаю еще часа три к ряду, потому что изнутри меня режет на части осколки разбитого вдребезги сердца…
В этот момент я понимаю и признаю одну очевидную вещь: на самом деле, я никогда этого не хотела. Разум, "правильно/неправильно" — все идет лесом в момент, когда я получаю то, что думала, мне нужно, а правда она другая. Неудобная, дурная, совершенно нелогичная, но какая есть: я не хотела этого развода. Пока Ильяс сопротивлялся, мне все еще казалось, что что-то можно исправить. Починить. Изменить. Что он меня не отпустит...в конце то концов, просто не позволит! Даже увидев джет, сердце мое радостно забилось быстрее: я же этого и хотела. Чтобы он за меня боролся...Но вот он сам поставил точку и сделал мне стократно больнее.
Вернул, так сказать, с небес на землю.
Не сказка это. Неромантическая история любви. Здесь не будет красивых ухаживаний, поступков, попыток вернуть на разрыв. Никакого стекла, никакой драмы, все лаконично и просто: свидетельство о расторжении брака. Точка. Никаких запятых...
Глава 13. Свобода, море и Алтай
Как и было обещано дедушкой, стоило мне получить развод, как через пару дней мы улетели в Италию. Там было хорошо и даже очень: море лечило не только мое тело, на котором все еще оставались отпечатки последней страсти между мной и мужем, но и душу.
Однако на удивление, лучшая часть моего лета пришлась на Алтай.
А я вообще не должна была там оказаться! Все вышло спонтанно. То есть…не совсем, конечно, спонтанно. Однажды вечером, когда мы с дедой сидели и ужинали, а отношения у нас все еще были на отметке «холодно и туго», я подумала: почему он себя так ведет? В смысле не «холодно и туго» — это как раз мне было ясно. Как человек военный, ему было сложно отпустить внутреннюю дисциплину, выработанную за столько лет жизни и службы, а как мужику сложно было понять женщину. Тем более, на столько лет себя младше. Но я сейчас о другом. Он как будто…знаете? Не в своей тарелке был. Скованный еще больше, напряженный весь из себя, но почему? Будто в нас с минуты на минуту гранату запустят!
- Тебе не нравится Италия? - спросила я, и дед тут же поднял глаза.
- С чего ты взяла?
Резковато вышло. Точно на нервах…я не обиделась, конечно же, только улыбнулась и пожала плечами.
- Я заметила, что ты как будто не в своей тарелке.
- Не в своей стране скорее.
- Так в этом дело?
Дед издал шумный выдох.
- Не хочу показаться занудой, но…Дарин, пойми, я человек старой закалки. Для меня нет ничего лучше дома.
Он не добавил, но читалось между строк: если бы не ты, я вообще сюда ни за что в жизни не приехал.
Вот так.
Мило, блин…
Я вся зарделась тогда, заулыбалась пуще прежнего — как итог смущенный, старый вояка и мой задорный смех.
- Прости, не хотела тебя смутить.
- Тогда перестань на меня так смотреть, а ешь. Еда здесь вкусная.
И то верно. Очень крутая паста с морепродуктами, однако поперек горла мне всё, если я вижу, как человек, который спасает меня от тяжести пережитой трагедии, чувствует себя плохо.
- А куда ты бы хотел поехать? - аккуратно спросила, дед пожал плечами.
- Нет места лучше дома.
- То есть, хотел бы сидеть в городе?