– М-м-м... – пробормотала она. – Еще, пожалуйста.
Мой язык скользнул по шрамику.
Она положила свою ногу на мою, проведя краем стопы по моей лодыжке.
– Может ли шрам быть эрогенным?
– Думаю, это может быть что угодно.
Ее теплая ладонь прошлась по моему животу, нащупав твердое, рубцеватое уплотнение в форме медузы.
– А что это?
– Ничего эрогенного, Грейс.
– Ты всегда избегаешь разговоров об этом. Это явно ожог или что-то в этом роде.
– Ты что, доктор, что ли?
Она весело захихикала.
– Предположим. – И провела ладонью между моих ног. – Скажешь, где болит, детектив.
Я улыбнулся, но по правде сказать, сомневался, что одного раза будет достаточно.
Она поднялась на локоть и посмотрела на меня долгим взглядом.
– Ты не обязан рассказывать, – сказала она мягко.
Я поднял левую руку и тыльной стороной пальцев убрал прядь волос с ее лба, затем провел по краю ее лица, по нежному горлу и достиг упругой округлости ее правой груди. Повернув руку, я накрыл ладонью ее сосок и, обвив ее тело, положил ее на себя сверху. Я сжал ее так крепко, что в какое-то мгновение услышал биение обоих наших сердец так отчетливо, будто град падал в сосуд с водой.
– Мой отец, – сказал я, – прикоснулся ко мне утюгом, дабы преподать урок.
– Какой урок? – спросила она.
– Не играть с огнем.
– Что?!
Я пожал плечами.
– Возможно, так и надо. Он был моим отцом, я – его сыном. Если он хотел сжечь меня, он мог это сделать.
Она подняла голову, и глаза ее налились гневом. Ее пальцы погрузились в мои волосы, а глаза расширились и покраснели, когда встретились с моими.
Когда она поцеловала меня, поцелуй был таким крепким, будто она хотела высосать из меня всю мою боль.
Когда она отпрянула, лицо ее было влажным.
– Он умер, правда?
– Мой отец?
Она кивнула.
– Да. Он умер, Грейс.
– Хорошо, – сказала она.
Через несколько минут мы снова занялись любовью, и это было одно из самых прелестных и волнительных ощущений в моей жизни. Наши ладони сплющились друг о друга, руки и плечи тоже, и все части наших тел, вплоть до костей и нервов, казалось, любовно переплелись, не в силах расстаться. Затем ее бедра приподняли мои, ее ноги скользнули по тыльной стороне моих, ее пятки оказались под моими коленями – она захватила меня в плен, и я чувствовал себя совершенно скованным, как будто растворился в ее плоти, а наша кровь смешалась.
Грейс вскрикнула, а мне показалось, что звук вышел из моего горла.
– Грейс, – прошептал я, растворяясь в ней. – Грейс...
Когда я почти заснул, ее губы прошелестели над моим ухом.
– Спокойной ночи, – сонно сказала она.
– Ночи.
Ее язык проскользнул в мое ухо, теплый и наэлектризованный.
– Я люблю тебя, – пробормотала она.
Когда я открыл глаза, чтобы посмотреть на нее, она уже спала.
В шесть утра меня разбудил звук льющейся в душе воды. Мои простыни пахли ее духами и телом, едва ощутимым запахом больничного антисептика, а также нашим потом и любовными играми, въевшимися в ткань настолько, что, казалось, здесь прошла не одна, а тысяча ночей.
Я встретил ее у двери ванной, и она прислонилась ко мне, пока расчесывала свои волосы.
Моя рука скользнула под ее полотенце, и капли воды с ее бедра стекли по краю моей руки.
– Даже не думай об этом. – Она поцеловала меня. – Я должна повидаться с дочкой и вернуться в больницу, а после этой ночи я счастлива, что вообще могу ходить. А теперь иди мойся.
Пока Грейс искала чистое белье в ящике комода, который она, по договоренности, присвоила себе, я принял душ и находился в ожидании того постоянного чувства неловкости, которое неизбежно наступало, когда женщина проводила в моей постели более одного часа. Но, к удивлению, оно не появилось.
– Я люблю тебя, – пробормотала она тогда, засыпая.
Как странно.
Когда я вернулся в спальню, Грейс снимала с кровати простыни. Она уже переоделась в черные джинсы и темно-синюю рубаху.
Когда она наклонилась над подушкой, я приблизился к ней сзади.
– Дотронешься до меня, Патрик, – сказала она, – убью.
Мои руки вытянулись по швам.
Она повернулась ко мне с улыбкой на устах и грязными простынями в руках.
– Ты знаком со словом "прачечная"? – спросила она.
– Слыхал.
Она бросила подушку в угол.
– Могу я надеяться, что в следующий раз ты все-таки постелешь свежее белье, иначе нам придется спать на голом матрасе.
– Все будет в наилучшем виде, мадам.
Она обняла меня за шею и поцеловала. Она крепко сжала меня, и я ответил ей тем же.
– Кто-то звонил, пока ты был в душе. – Она отклонилась назад в моих руках.
– Кто? Еще нет и семи утра.
– Вот и я так подумала. Своего имени он не назвал.
– Что он сказал?
– Он знает мое имя.
– Что? – Я разжал руки, которые обвивали ее талию.
– Он ирландец. Я подумала, это твой дядя или кто-то знакомый.
Я покачал головой.
– Со своими дядями я не общаюсь.
– Почему?
– Потому что они братья моего отца и ничем не отличаются от него самого.
– О!
– Грейс, – я взял ее за руку и посадил на кровать рядом с собой, – что этот ирландец тебе сказал?
– Он сказал: "Вы, наверное, прелестная Грейс. Рад познакомиться с вами". – Она взглянула на стопку постельного белья. – Когда я сообщила, что ты в душе, он сказал: "Ладно, передайте, что я звонил и иногда буду наведываться", – и повесил трубку прежде, чем я спросила его имя.
– И все?
Грейс кивнула.
– В чем дело?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Не так уж много людей звонят мне до семи утра, но если такое случается, всегда оставляют свое имя.
– Патрик, кто из твоих друзей знает, что мы встречаемся?
– Энджи, Девин, Ричи и Шерилин, Оскар и Бубба.
– Бубба?
– Ты встречала его. Громадный парень, всегда одет в шинель...
– Крутой, – сказала она. – Вид у него такой, будто он в один прекрасный день может войти в какую-нибудь забегаловку и расстрелять всех до одного только потому, что там испорчен игральный автомат.
– Угадала, это он. Ты встречала его на...
– На вечере в прошлом месяце. Я помню. – Плечи ее вздрогнули.
– Он безобиден.
– Возможно, для тебя, – сказала она. – Господи.
Я взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
– Не только для меня. Для каждого, кто мне дорог. В этом смысле Бубба безумно благородный.
Ее руки убрали мои влажные волосы с висков назад.
– Он все же психопат. Люди, подобные Буббе, заполняют приемные покои новыми жертвами.
– Ладно.
– Поэтому я не хочу, чтобы он когда-нибудь приближался к моей дочке. Понятно?
Когда родитель чувствует угрозу для своего ребенка и необходимость его защитить, он обретает особенный взгляд, в чем-то даже звериный, излучающий явную опасность. Он может быть совершенно бессознательным, и, несмотря на то, что происходит от глубокого чувства любви, пощады от него не жди.
Именно такой взгляд был у Грейс в данный момент.
– Договорились.
Она поцеловала меня в лоб.
– Поэтому не стоит наводить справки о парне, который звонил. Об этом ирландце.
– Не буду. Он сказал что-нибудь еще?
– "Скоро", – сказала она, обходя кровать. – Где я оставила свой жакет?
– В гостиной, – сказал я. – Что ты имеешь в виду – "скоро"?
Она приостановилась на пути к выходу, оглянулась.
– Когда он сказал, что будет наведываться. Помолчал секунду и добавил: "Скоро".