23
Март 1999 года
Билет в Санта-Барбару
Ваня не понимал, что так разозлило Лену. Все началось с того, что в коридоре зазвонил телефон. Лена взяла трубку, и Ваня сразу догадался, что она говорит с Марией.
•—Когда? — вдруг спросила Лена. Наступило молчание. — Но вы же сами выбрали меня! С какой стати я должна отдавать ребенка какой-то американке?
Новое молчание. Когда Лена заговорила снова, голос у нее был сердитый. Так не поступают. Нельзя перебрасывать ребенка туда-сюда. Ванька привык к нам, и мы его любим.
Мария на другом конце провода стояла на своем. Повторяла, что в России Ваня лишен возможности ходить в школу. С его проблемами на это нечего и надеяться. В отличие от Америки, где практически все школы оснащены дополнительным оборудованием для колясочников.
— Никаким колясочником он у меня не будет? — не сдавалась Лена. — Мы не пользуемся коляской. Он у меня сам по стеночке ходит.
— А как насчет диагноза? — мягко, но настойчиво продолжала Мария. — В Америке олигофрения — не ярлык, как у нас. Там обучают всех детей.
— Я уже добилась, чтобы диагноз ему изменили! А перед школой сниму с него олигофрению окончательно!
Как ни горячилась Лена, но не сумела переубедить Марию. Та была абсолютно уверена, что Ваня получает уникальную возможность начать в Америке новую жизнь. В любом случае, сказала она, процесс усыновления уже начался и вопрос о переезде Вани в Америку будет решать не она, а департамент и суд.
Лена швырнула трубку и, что-то сердито бурча себе под нос, отправилась на кухню. Ваня сидел в кресле, вслушиваясь в ее бормотание. Жалко, бабуля ушла в магазин. Дверь на кухню осталась открытой, и до Вани донесся резкий звук: это Лена выдвинула ящик, в котором держала сигареты, а потом с силой задвинула его обратно. С шумом полилась в чайник вода, потом раздался грохот — Лена поставила чайник на плиту.
Ване казалось, что время остановилось. Прошла целая вечность, но вот, наконец, заворочался ключ в замке. Не успела бабуля поставить сумки, как из кухни на нее выскочила Лена:
— Ты даже не представляешь, что они натворили! И все за моей спиной! Связались с американцами и нашли ему другую маму! А я, значит, уже не нужна? Я что, плохо за ним ухаживала? Да мы его как родного примяли!
Со своего кресла Ваня уловил главное. Первое — американцы. А Санта-Барбара разве не в Америке? Перед глазами встала картина: яркое солнце, глубокое синее море и огромные автомобили. Второе поразившее его слово было “мама". У него уже есть мама, зачем ему еще одна, американка? Разве можно иметь сразу двух мам?
Лена все никак не могла успокоиться, выплескивая на мать боль и гнев:
— Станет эта американка трястись над ним больше, чем я? А мы как?
Лена забрала у матери сумки, и бабуля вошла в гостиную. Она крепко обняла мальчика.
— Бабуля, что случилось? Я еду в Америку?
— Пока еще точно не известно.
— Бабуля, если я поеду, то ты со мной тоже поедешь. Я заберу тебя в Америку. Я всех заберу — и тебя, и Яну, и Киру, и маму.
Атмосфера в доме день ото дня накалялась. Лена пребывала в ужасном настроении и совсем перестала разговаривать с Ваней. Его кормили в гостиной, и только бабуля иногда приходила составить ему компанию. Лена с дочками уединялись на кухне. Ваня больше не чувствовал себя членом семьи.
Как-то навестить его приехала Рейчел, но Лена даже не пригласила ее в квартиру. Рейчел пришлось ждать на лестнице, пока Лена переодевала Ваню для прогулки. А он так любил угощать ее чаем!
Об Америке и американской маме никто при нем не упоминал, а спрашивать Ваня боялся. Но подслушанные из гостиной слова прочно засели в его памяти.
Лена вспоминает это время по-другому. "Несмотря на шок от известия о появлении американской мамы, мы не перестали любить Ваню. Я все так же обнимала его и целовала на ночь, но, наверное, что-то такое почувствовал и он".
Лена так привязалась к Ване, а перспектива потерять его представлялась ей такой ужасной, что она неосознанно начала внутренне от него отдаляться. Видимо, сработал инстинкт самосохранения. До сих пор, вспоминая те дни, она испытывает сильнейшее волнение: “Когда ты знаешь, что за тебя все решили, что у тебя забирают ребенка, которого ты полюбила всем сердцем, а от тебя ничего не зависит… Легче самой себе отрубить палец, чем ждать, пока его отрубят”.