Приветливо попрощавшись с Аней, доктор Свангер отправился наверх во вторую группу, где содержались неизлечимо больные дети.
— Аня очень умненькая девочка. Она похожа на Ваню. Они знакомы? — спросила Сэра у заместительницы.
— Они же в разных группах.
— Но им было бы хорошо вместе. Они могли бы поговорить.
— Нет. Это невозможно. Они оба неходячие. Мы делим детей по группам на основании их болезней. И не можем увеличивать нагрузку на воспитательниц ради каких-то капризов.
Ваня явно обрадовался новому человеку, тем более мужчине.
— Кто этот молодой человек? — спросил доктор Свангер.
— Пастухов. Преждевременные роды. У него церебральный паралич, как видите, — сказала заместительница.
Сэра отступила от своей роли переводчицы:
— Доктор Свангер, мальчика зовут Ваня. Мы с ним подружились. Жаль, вы не понимаете друг друга. Он очень хорошо говорит и любит общаться.
— Привет, Ваня. Меня зовут Рональд.
Ваня внимательно следил за губами доктора, присевшего рядом с ним на корточки.
— Молодой человек, у вас небольшое косоглазие. Давайте посмотрим.
Он повернулся к заместителю главврача:
— Здесь нужна самая простая операция. Но ее надо сделать как можно скорее.
— Мы уже думали об этом, — отозвалась она, подыскивая очередную отговорку. — Мальчик слишком слаб.
— Он что, не ходит? — Доктор Свангер выглядел удивленным и тотчас приступил к осмотру Ваниных ножек. Первым делом он снял с него носки, скрепленные с помощью ленты, и тут же обнаружил, что они ему малы. — Я уверен, что мальчику полезно побольше сидеть босиком. Если добавить кинезотерапию, он сможет ходить.
Сэра дословно перевела революционные слова американского доктора. И добавила по-английски, что не разу не видела, чтобы воспитательницы занимались с Ваней. Вслед за австралийцами доктор Свангер не подтвердил страшный диагноз — церебральный паралич.
— Разве его нельзя отдать на усыновление? — спросил он.
Ответа он не получил. Много лет спустя в случайной беседе с заместительницей главврача Сэра наконец-то получила ответ. Та призналась, причем без всяких угрызений совести, что сама уговорила Адель не записывать тогда двухлетнего Ваню в соответствующий список. Это, мол, дело пустое, так как он отстает в развитии и признаки церебрального паралича вот-вот проявятся. Нельзя обманывать приемных родителей. И Адель, как всегда, проявила слабость.
Вот так две женщины решили судьбу Вани. Он попал в группу неизлечимо больных детей, где у него не было шансов на нормальную жизнь — отношение воспитательниц делало из него инвалида.
Все рекомендации доктора Свангера остались невыполненными. Никто не связался с матерью Валерии, не сделал корсет для Ани, не договорился об операции для Вани. Жизнь в доме ребенка № 10 текла по-прежнему. Остались лишь воспоминания о необыкновенном американском докторе, который приехал и немного всех повеселил.
3
1994–1995
Ананасы и павлины
Это может показаться странным, но никто в доме ребенка даже не подумал рассказать Сэре о существовании Вики, а Вике — о Сэре. Сэра ничего не знала о российских волонтерах, хотя в то время, когда она начала посещать дом ребенка № 10, Вика уже несколько месяцев была там почти своей. Их познакомил Ваня, но лишь позже, когда оказался в смертельной опасности и вдали от дома ребенка.
Шел 1994 год. Железная дисциплина советского времени давала сбои, открывая перспективы, невозможные при социализме. Наверное, поэтому никто не препятствовал Вике посещать дом ребенка, хотя Адель подозревала, что, если кто-нибудь об этом проведает, ее ждут неприятности.
“Совсем не задолго до тех событий я стала христианкой и искала смысл жизни, — вспоминает Вика. — Получила диплом физика. Работы не нашла и записалась на курсы изучения Нового Завета. Батюшке я не сказала, что работаю волонтером в детском доме. Боялась, что он меня не благословит. Он предпочел бы, чтобы я работала в приходе, может, даже в самой церкви. Но я верила, что христиане должны делать что-нибудь полезное для общества, и продолжала бывать в доме ребенка. Эти свои посещения я хранила в тайне. Я подружилась с одной из воспитательниц и в ее смену ходила к детям. Меня не выгоняли, но и особой радости не выказывали. Моя подруга работала с грудничками в первой группе, и я очень привязалась к одной малышке, которую звали Маша. На нее все махнули рукой. Ей еще и года не исполнилось, а ее уже зачислили в инвалиды и поставили диагноз “олигофрения”. Но я понимала, что ей просто требовалась материнская любовь. У нее было такое умненькое личико. И она пыталась разговаривать”.