— Не об этом речь, — отрезала я. — Как бы мало им ни платили, они должны в первую очередь думать о детях.
Одновременно благотворительная группа понемногу налаживала контакты с первыми стихийными российскими объединениями, в которые входили люди, убежденные, что система детских домов в корне порочна и необходимо поощрять родителей к воспитанию детей в семье. Эти бескорыстные и прозорливые люди, практически не имея средств, в каких-то совершенно убогих помещениях открывали специализированные детские сады, куда принимали детей с ограниченными возможностями и более серьезными расстройствами. Естественно, этим замечательным людям требовалась поддержка, так как от государства они не получали ровным счетом ничего.
Как-то раз я разговорилась с русской няней одной своей соседки. Наши дети катались на коньках в парке имени Горького, а мы их ждали. Эта удивительно достойная и здравомыслящая женщина вызывала к себе невольное уважение. В тогдашней России все, начиная с президента, занимались не своим делом: в стране творился такой хаос, что работа стала делом случая. Эта женщина работала няней, а могла бы быть ведущей на телевидении. Она уже прошла жесткий отбор, но на последнем этапе была отвергнута из-за искривленных зубов, на исправление которых у нее не было денег. Подобно многим другим талантливым женщинам, получившим блестящее образование, но не сумевшим найти работу по специальности, она согласилась присматривать за детьми в семье иностранцев, где ей неплохо платили. Очевидно, она уже слышала обо мне и знала, чем я занимаюсь. И в лоб спросила, зачем я делаю пожертвования в детские дома. Всем известно, вразумляла она меня, что няни и воспитательницы работают там не за зарплату, а за возможность безнаказанно красть. Если на кухню привозят мясо, персонал забирает его себе, а детей кормит картошкой с хлебом. То же самое происходит с бельем. Оно исчезает через заднюю дверь. Вся эта система насквозь прогнила, и, поддерживая ее, я делаю только хуже.
Слова няни полностью совпадали с моими собственными наблюдениями. Я уже не сомневалась: будущее детей зависит от развития негосударственных детских организаций.
Мою точку зрения разделяли и остальные члены нашей благотворительной группы. Однако по мере того, как крепла наша репутация, на нас все более косо стали поглядывать наши попечители из Международного женского клуба. Эта организация, созданная при посольствах, требовала безоговорочного уважения к бюрократической иерархии. А наша благотворительная группа стала действовать слишком “профессионально”.
Теперь-то я понимаю, что их раздражала наша непочтительность к системе дипломатической иерархии, вернее, к замшелым чиновничьим нравам. Одна из лидеров нашей группы, талантливая двадцатичетырехлетняя женщина-психолог, не состояла в браке — какое безобразие! — со своим партнером. Могу себе представить, что об этом думали высокие начальники. К тому же они были просто не в состоянии оценить ту работу, которая проводилась от их имени, то есть от имени Международного женского клуба.
Должна признаться, мне было гораздо проще иметь дело с русскими энтузиастами, которые в сырых подвалах занимались с детьми-аутистами, чем с дамами из Международного женского клуба. Несправедливые упреки, беспочвенные обвинения… Гроза копилась долго, а потом грянул гром. Состоялось заседание, на котором в довольно редкой для дипломатов форме наша группа была заклеймена как “подлежащая удалению раковая опухоль” и исключена из Международного женского клуба. К счастью, для нас это не имело никакого значения. Мы все так же продолжали заниматься благотворительностью и прошли официальную регистрацию. Однако все это заняло немало времени”.
В конце марта Сэра приехала в дом ребенка № 10 по приятному поводу. Для Ани, энергичной и умненькой девочки, очаровавшей американского врача, было доставлено инвалидное кресло-коляска. Правда, процедура доставки заняла целых девять месяцев, но… хорошо то, что хорошо кончается. Аня удивленно наблюдала, как российские врачи из британской благотворительной организации собирают драгоценное средство передвижения и подгоняют к сиденью подушки. Наконец Аню усадили в кресло-коляску, и через несколько секунд она уже отлично управляла ею. Она ездила вперед и назад, поворачивала вправо и влево, запрокидывала голову и от души смеялась. Вокруг толпились воспитательницы. Они изумленно таращили глаза и хлопали в ладоши. Девочка, которая всю свою жизнь провела сидя на стуле или в уголке манежа, у них на глазах неожиданно превратилась в настоящего ребенка.