— Разве мистер Уизли подробно не разъяснил вашу задачу?
Лаванда покачала головой и Андреа закатила глаза.
— Вы выступите в роли марионетки, устроите сцену, обвините Гермиону Грейнджер за попытку привлечь внимание, во лжи, и в использовании Рона Уизли для достижения своей цели.
Лаванда находилась в шоке! Она не могла во все это поверить! Получается, все, что говорили, было правдой… Вот почему Рон написал ей! Чтобы использовать её!
Она испугалась, вдруг, если она скажет «нет», он с ней сделает то же, что и с Гермионой? Лаванда постаралась сохранить на лице безразличие и повернулась к Андреа, которая смотрела на неё с поднятой бровью.
— Передайте мистеру Уизли, что я подумаю над этим.
Выпроводив адвоката из своей квартиры, Лаванда решила отправиться к Гермионе; время терять нельзя. Она поспешно надела свою мантию и подбежала к камину. Схватив немного летучего пороха, она поспешно выкрикнула: «Святой Мунго» и оказалась в одной из комнат ожидания в больнице.
Она поспешила к стойке регистрации и спросила номер палаты Гермионы Грейнджер, после чего поднялась по лестнице в отдельные палаты.
— Лаванда? Что ты здесь делаешь? — сзади раздался удивленный возглас Джинни Уизли.
— Мне нужно увидеть Гермиону! Это срочно! — выдохнула она.
— Гермиона сейчас ни с кем не встречается, — подозрительно сказала Джинни. — Если тебе нужно что-то сказать, то тебе придется рассказать это мне, Гарри или Драко.
— Драко? То есть Драко Малфой? — недоверчиво спросила Лаванда.
— Да, — холодно ответила Джинни.
Почувствовав довольно запретную тему, она просто сказала Джинни, чтобы та позвала Гарри, и, если нужно, Драко, чтобы она могла им рассказать, что произошло.
Вскоре Джинни, Драко и Гарри сидели на жестких больничных стульях и смотрели на Лаванду, которая рассказывала им, что произошло…
***
— Кто-нибудь, помогите мне! — закричал мужчина в черном, вбегая в приемную больницы Св. Джеймса в Челси. Он нес на руках худую девушку с длинными светлыми волосами, она была тощей до ужаса. — Я нашел её лежащей на дороге, ей нужна помощь!
Доктор и медсестры бросились к ним с каталкой и капельницей.
— Сэр, мне придется попросить, чтобы вы отпустили её. Дальше мы справимся сами, — сказал доктор, спокойно перекладывая девушку на каталку и приложив стетоскоп к груди, медсестры подключили её к кардиомонитору и капельнице. Внезапно раздался громкий сигнал с монитора и линия, которая была зубчатой до сих пор, выровнялась.
— Остановка сердца! Кто-нибудь, дефибриллятор!
— Заряд сто, ясно!
Тело блондинки задрожало от шока, прошедшего сквозь неё.
— Заряд двести! Давай!
И вдруг писк превратился в нормальный ритм, неровные линии вернулись на экран.
— Её сердце остановилось из-за того, что организму не хватает еды. Эта девушка едва не умерла от анорексии.
========== Глава 24. Похожие ==========
Гермиона проснулась в холодном поту, её рот раскрылся в безмолвном крике. Вокруг было темно и тихо. Драко держал её руку, сидя в кресле рядом с ней, и спал, а Скорпиус свернулся калачиком у неё под боком. Он подпирал её своим мягким подгузником и ласково посасывал свой большой палец во сне. Она поудобнее устроилась на подушке и попыталась закрыть глаза, потрясенная своим кошмаром.
Ей снился Рон. Темно, сыро и холодно… так холодно…
Она медленно поднялась с кровати, поправила покрывало, подошла к двери своей комнаты и распахнула её, в последний раз взглянув на Драко и Скорпиуса, прежде чем выйти.
Она не слишком жестока с ними? Разве Драко не заслуживает кого-то здоровее, а Скорпиус не заслуживает того, кого не преследовали бы кошмары? Может быть, это неправильно с её стороны, так нуждаться в них… Она любила Скорпиуса и, возможно, была немного влюблена в Драко, но она была больна. Потрепана и сломлена. Как будто что-то ломали много-много раз и столько же раз склеивали снова. Её выдают шрамы. Драко не сможет заботиться о ней так же, как о Скорпиусе. Она бездумно бродила по коридору, смотря в пол. Было темно, и крошечные острые лучики света светили сквозь закрытые двери палат. Она была полна решимости стать лучше, она была полна решимости перевернуть страницу, где в её жизни был Рон, она была полна решимости заслужить Драко, и она была полна решимости стать лучше для Скорпиуса…
Когда она повернула за угол, её внимание привлек шаркающий звук, и Гермиона, испугавшись, бросилась обратно в свою палату.
Астория Гринграсс выползла из тени в коридор, следуя за Гермионой, скрытно вернувшейся в свою комнату; они выгнали её из маггловской больницы, потому что она больше не могла позволить себе оплатить лечение.
Она пришла сюда, чтобы украсть необходимые для лечения зелья, но затем увидела Гермиону и решила проследить за ней. Астория увидела, как густая каштановая шевелюра исчезла в маленькой палате в конце коридора, и последовала за ней. Немного подождав, она толкнула дверь и молча заглянула в комнату.
Скорпиус проснулся, и Грейнджер укачивала его. Даже отсюда, где она стояла, Астория могла разглядеть любовь, освещающую лицо Гермионы, когда она держала маленького мальчика, и глазки Скорпиуса, которые смотрели на неё с таким миром и довольством.
Астория почувствовала что-то тяжелое в груди, слёзы выступили на глазах. Возможно, у неё никогда больше не будет сына, но она была счастлива видеть кого-то, кто любил её ребёнка как своего собственного. Это было так душевно… Эта любовь и так очень мимолетна. Словно трепет крыльев бабочки, легкий и теплый… Он разрывал её сердце, она чувствовала такое горько-сладкое счастье, глядя на них. Горькое, потому что однажды она хотела так же держать своего ребёнка, и жестокое, потому что она знала, что никогда не будет достойной матерью для своего маленького мальчика… Астория не могла больше это выносить, и собиралась закрыть дверь, как вдруг Грейнджер подняла глаза.
Сначала на её лице отразился шок, а затем страх, но постепенно Гермиона поняла, что Астория им не угроза.
Астория выглядела опустошенной, когда смотрела на своего сына. Гермиона почувствовала, как жалость и понимание к девушке овладели ей. Она подошла к двери, и Астория отступила. Гермиона вышла из комнаты и закрыла дверь, всё ещё держа Скорпиуса в руках. Выражение лица Астории не изменилось: её глаза жадно пожирали сына, как будто она изголодалась по любви.
— Мне просто нужно было его увидеть. Для себя. Извини, если моё пребывание здесь доставляет тебе неприятности, я могу уйти, — сказала она тихо, не уводя глаз от Скорпиуса. — Я не могу смотреть на него или быть рядом с ним. Я сразу вспоминаю, как едва не продала его. Несмотря на то, что вы думаете обо мне… несмотря на то, что я… Это было слишком больно, я чувствовала, что моё сердце разорвётся от вины, и весь день я молилась, чтобы кто-то услышал его, в маленьком уголке моего сердца, потому что я осмелилась не рассказывать ничего Маршалу. Я каждый день слушала его плач и знала… знала, что я была причиной этих слёз. Это ломало меня изнутри каждый день… До сих пор я боюсь, что я — просто кусочки сожаления… кусочки, которые никогда не смогут стать целыми снова, — сказала Астория, гордо глядя на своего теперь спящего ребёнка. — Не слишком нагло будет просить у тебя прощения, даже если я этого не заслуживаю?
Гермиона мягко улыбнулась.
— Я благодарю Бога за то, что я легко прощаю. Астория, я не могу судить о выборе, который ты сделала в своей жизни, я не была на твоём месте, но, — сказала она, подняв руку и положив её на сердце Астории, — сердце глупо, и оно делает ошибки, и оно же несёт вину. Сколько оно уже вынесло? Я не пытаюсь упрощать то, что ты сделала; я не пытаюсь оправдать тебя. Я просто говорю, что, возможно, прощение не так уж трудно получить, если ты просто…
Астория не могла отвести взгляд от сына, и слёзы начали стекать по её щекам.
— Если я скажу тебе, что делала… Что я делала для того, кого любила. Кого-то, кого я действительно очень сильно любила, и как он сломал меня, и мне жаль… мне так жаль, — прошептала она не Гермионе, а ребёнку. — Очень жаль… но я очень рада, — свирепо сказала она, когда посмотрела на Гермиону: — Я рада, что он никогда не узнает, что я с ним сделала. Это делает меня эгоистичной, жестокой, злой… это ведь так?