Ронин помолчал, прислушиваясь к стрекотанию цикад и глядя на рисунок Оками, потом спросил:
– Как вы думаете, почему мы, рожденные в странах, расположенных так далеко друг от друга, без труда понимаем друг друга? Можно подумать, что…
– Потому что мы оба люди.
– А буджуны разве не другие?
– Как рассказывают наши деды, – Оками, казалось, не обращал на Ронина внимания, а говорил сам с собой, – в старые времена, тому назад не одно столетие, в мире было так много людей, что они разговаривали на множестве языков.
Он пожал плечами.
– Но это было иное время, а времена, как известно, меняются. Если у всех людей общие предки, если происхождение у них одно, то почему бы им и не общаться друг с другом без видимых трудностей, пусть даже они и родились в разных краях.
Его рука уверенно и умело двигалась над темно-красной дощечкой с приколотой к ней бумагой.
– Кто знает, возможно, причиной тому – наша общая судьба.
Гора, долина и расстилавшиеся перед ними уступы склонов, перенесенные на бумагу его искусством, казалось, оживают под тонкой кистью. Рисунок был филигранным и точным, исполненным трепетной жизни, передающей дыхание природы.
– Как вас зовут?
Ронин назвал свое имя.
Оками оторвался от рисунка у себя на коленях. Твердый, целеустремленный взгляд, умные и понимающие глаза. Высокие скулы и жесткие очертания челюсти придавали его лицу неизменно суровое выражение, но плоские черты несколько смягчали впечатление.
– Да? Правда?
В его взгляде вроде бы промелькнуло удивление. Потом он опять склонился над рисунком. Раскачивающийся на ветру кедр оживал под его искусной кистью.
– Это буджунское слово.
Теперь удивился Ронин:
– Не может быть…
– И однако же это так, чужестранец. Разве я не говорил, что происхождение у всех людей общее…
– Но я не буджун.
– На буджуна вы не похожи, но это еще ничего…
– Мой народ никогда даже не слышал об Ама-но-мори.
– Разве? Как же вы в таком случае узнали об этом острове?
Ронин задумался. Подземный Город Десяти Тысяч Дорог, где когда-то поселились представители всех стран и народов, обезлюдел в результате чародейских войн. В этом городе, однако, жили и предки Ронина, которые потом образовали Фригольд, и великий дор-Сефрит, маг из буджунов.
– Да, – признал Ронин, – это не исключено.
– Конечно, – с явным удовлетворением откликнулся Оками.
– А что означает мое имя?
– Воин, оставшийся без господина.
Ронин не смог удержаться от смеха, и ничего не понимающий Оками повернулся к нему с озадаченной улыбкой.
Они отправились в путь незадолго до полудня. Сначала они поднимались в гору, потом немного спустились по горной дороге. Справа сплошной стеной тянулись утесы, а слева обрыв постепенно уходил вниз, открывая глазу высокие сосновые рощи, а еще ниже – плоские влажные рисовые поля, мерцающие в горячей дымке.
– Да, я буджун, – сказал Оками.
– Тогда вам должно быть известно о дор-Сефрите.
– Боюсь, ничего, кроме стародавних преданий.
– Но хоть что-то вы знаете?
– Очень немногое. – Оками положил руку на гриву лошади. – А почему вас так интересует дор-Сефрит?
– У меня с собой свиток, написанный его рукой, и сейчас этот свиток может спасти мир…
– А, – неопределенно откликнулся Оками. – Когда-то буджуны были великими магами-воинами, величайшими в истории этого мира, и уже в новое время, когда все прочее чародейство исчезло, они долго еще сохраняли магические знания.
Он похлопал ладонью по шее лошади.
– Но это было давно. Мы больше не занимаемся магией.
– Но наверняка здесь найдутся люди, способные перевести записи с древнего языка.
– Не сомневаюсь, Ронин, что в Эйдо мы найдем такого человека, – улыбнулся Оками. – А пока давайте поговорим о чем-нибудь более приятном.
Вскоре они приблизились к пролому в неприветливой каменной стене, откуда открылся вид на узкое ущелье. Зеленое и тенистое, оно выходило к залитой солнцем расщелине с водопадом; в том месте, куда обрушивалась вода, плясали радужные блики.
– День выдался жаркий, – заметил Оками. – Может быть, охладимся?
– Я хотел бы добраться до Эйдо как можно скорее. Кто знает, сколько…
– Не хотите же вы въехать в столицу, смердя и воняя, как потный, немытый крестьянин. – Оками хлопнул Ронина по спине. – Пойдемте. Всякому путнику в долгом пути нужен краткий привал.
Прохлада ущелья пролилась на них успокаивающим бальзамом. Оками привязал лошадь возле пахучих кедров и тут же, лишь скинув пыльную одежду, нырнул в пенящийся водоем у подножия водопада. Ронин последовал его примеру.
Под бурлящей поверхностью ледяная вода была кристально прозрачной. Когда Ронин погрузился под воду, от него во все стороны порскнули серебристые и голубые рыбешки. Он устремился вверх, так и не добравшись до дна, и, выскочив на поверхность, тряхнул головой, чтобы вода не заливала глаза. Потом он наклонил голову и напился, смакуя каждый глоток.
Они сушились на солнце. Ронин обратил внимание на то, какое сильное и мускулистое тело было у Оками. Тело настоящего воина, закаленного и искусного.
– Можно мне посмотреть другие ваши рисунки?
– Конечно.
Набросив одежду на еще влажное тело, Оками достал из седельной сумки дощечку с рисунками.
Ронин медленно переворачивал листы, завороженный скупыми линиями, с такой восхитительной точностью передающими разнообразие пейзажей этой необычной страны и характерные черты ее обитателей.
– Все это – станции на Кисокайдо, – пояснил Оками.
У них за спиной шумела вода, стекавшая по шершавой расщелине.
Отдав Оками рисунки, Ронин принялся одеваться.
– Хотите научиться? – спросил вдруг Оками.
Ронин внимательно посмотрел ему в лицо, ожидая увидеть насмешливое выражение, но глаза у буджуна оставались серьезными.
– Да, – вырвалось у него к его собственному удивлению. – Очень хочу.
Три серые ржанки выпорхнули из своего укрытия в дальнем конце ущелья и взмыли в небо.
– Замечательно! Приступим, как только выедем на дорогу.
Он отвернулся, чтобы уложить рисунки в сумку. В это мгновение Ронин услышал тихий свист. Рука сама выхватила меч из ножен. Оками тоже, по-видимому, услышал. Он повернулся на звук, но не успел среагировать вовремя. Его левое плечо пронзила стрела.