Искры разлетались горячим снегом.
Раз, другой, третий.
У него закружилась голова, и он отвернулся, подняв глаза к снежной вершине Фудзивары. Ветер разогнал тучи, и на небе опять показалась мерцающая россыпь бело-голубых звезд, до жути отчетливых и как будто живых в разреженном горном воздухе. Возможно, своим непрестанным мерцанием они передавали ему какое-то тайное послание. Но теперь он уже был уверен, что они не подскажут ему ответ, поскольку, пока в мире правит человек, загадки и тайны останутся все равно.
Через какое-то время женщина-кузнец закончила полировать края клинка на смоченном маслом камне, опять уложила меч на наковальню и аккуратно протерла его по всей длине.
Низко склонившись, она выгравировала на его поверхности свое имя, после чего отполировала его еще раз — уже последний.
Потом она повернулась и подала ему меч.
Приняв оружие, которое лежало в его руке как влитое, он поднял клинок перед собой и взглянул на свое отражение в зеркальной поверхности. Он смотрел на себя как бы в первый раз, но это и был первый раз.
Теперь глаза у него были бледно-зелеными, с золотистыми пятнышками, окаймляющими большие зрачки. Продолговатые, миндалевидной формы. Высокий прямой лоб. Шелковистые черные волосы, свободно ниспадающие на плечи. Смуглая кожа. Высокие и массивные скулы. Но черты как будто расплывались, не позволяя себя разглядеть, он понял только одно — что-то странное было в его лице, что-то неуловимое… Он резко отвернулся и встретился взглядом с темными, точно маслины, глазами женщины.
Она смотрела на него безмятежно, но, проникнув в глубину этих глаз, он обнаружил там свирепую силу, сдерживаемую до поры, и узнал эту темную, лихорадочную мощь.
Отмщение.
А что еще их объединяет?
— Кто ты? — спросил он.
— Ты доволен своим новым оружием?
— Да, очень.
— Хорошо, — она рассмеялась. Ее груди дразняще заколыхались.
Не сказав больше ни слова, она повела его в дом. Женщины в халатах сняли с нее штаны, и только сейчас он заметил, что они удерживались на талии овальной лазуритовой булавкой.
И когда она забралась в источающую пар деревянную лохань с ароматной водой, к нему вспышкой радуги вернулось воспоминание, словно летучая рыба выскочила над поверхностью бурного моря — мимолетное видение из другой жизни.
— Нет, — выдохнул он. — Этого не может быть. Не может быть.
Теперь ее тело казалось меньше, оно было светлым и плотным. Когда вода смыла пот, ее кожа порозовела, растертая грубыми губками в руках прислужниц.
— Я видел, как ты умирала… Видел твою разорванную плоть… кровь…
Протянув к нему руки, она прервала его:
— Хватит. Я — кузнец, ты — чародей.
Прислужницы сняли с него халат, и она невольно задержала дыхание при виде его странного тела. Ее темные глаза загорелись.
— Не понимаю, — он действительно растерялся. — Дор-Сефрит — чародей, а не я.
Он забрался к ней в лохань.
Она поцеловала его странные губы, вскрикнув, когда они соприкоснулись.
— Но его больше нет, — шепнула она ему в ухо.
Дыхание нежное, как заря.
Ее сильные пальцы исследовали уникальный объект — его новое тело.
Его руки скользили у нее по спине, лаская ее. Она закрыла глаза. Они снова поцеловались и погрузились в ароматную воду. Вода всколыхнулась, сильнее, сильнее…
Опустившись на колени, прислужницы в коричневых халатах вытирали выплескивающуюся на пол влагу новыми губками.
Пока он спал в ее огромной кровати и время стояло на месте, а тело его настраивалось, исцелялось, она тем временем завершала свою искусную, многотрудную работу.
И когда он проснулся, его доспехи были готовы. Он надел черный лакированный нагрудник, отделанный лазуритом и зеленым нефритом. Серебряные ножны для его длинного клинка были украшены полосками малахита. Теперь у него было два меча: короткий — на правом бедре, длинный — на левом.
Она сама возложила ему на голову высокий шлем из красного жадеита и полированной меди. И ему сразу же захотелось отправиться в путь, спуститься с горы и покинуть Ама-но-мори. Кай-фен звал его, и надо было идти, подчиняясь настойчивому призыву. А еще он понимал, что ему предстоит совершить нечто большее, нежели просто схватиться с Дольменом, что без него последние силы людей сгинут в Кай-фене… но понимал он и то, что обязан следить за каждым своим шагом и за действиями тех, кто рядом, — к этому вынуждала безграничность его теперешнего могущества, ибо вместе с обновлением к нему пришло и осознание многосложности жизни. Ведь никто — даже Воин Заката — не закаляется за счет одного события и не создается для единственной цели.
Он стоял, полностью облаченный, и ждал.
Она опустила руки.
Тряхнула головой, и черные волосы разлетелись, подобно раскрытому вееру.
Неуловимое, стремительное движение. Она сделала грозный выпад своим мечом.
Мозг еще продолжал размышлять, но нервы среагировали мгновенно и привели мышцы в движение. Мысль парила где-то на заднем плане, словно алый вымпел, трепещущий на ветру, а плечо, рука, пальцы уже превратили меч в серебристый проблеск.
В тот ослепительный миг, когда его великолепно заточенный меч вошел в ее тело, он заметил у нее за спиной игру солнечных лучей на волнующейся поверхности моря.
Хлынула кровь, ее насыщенный алый цвет явился такой же шокирующей неожиданностью, как и пятно киновари на гравюре с заснеженным зимним пейзажем.
Кровь горячим потоком выплеснулась ему в лицо, залила глаза. Он рухнул на пол, ощутив острый приступ головокружения, и погрузился в зеленые морские глубины.
Снова он оказался у самых основ мироздания. Они были громадными, эти столпы земли, но и он был таким же — огромным и беспредельным, — и плыл лениво через зыбкие арки колоссальных величественных сооружений, шаря взглядом по темным пространствам.
Он искал и нашел Эгира, его бесконечный, слегка закругленный бок с колышущейся грубой шкурой, пульсирующей дыханием жизни. Он поплыл вдоль него. Ощущение было такое, что с каждым могучим гребком он покрывал сразу несколько лиг.
Теперь он знал свой путь, хотя дороге, казалось, не будет конца. Пробираясь извилистыми путями сквозь основы мироздания, он забирался все глубже и глубже — через выступы сланца, под барьерными рифами, мимо черных бездонных впадин, сквозь загадочные Проходы, к центру мира.
А потом он увидел голову Эгира, настолько громадную, что он даже не смог разглядеть, где заканчивалась его морда. Исполненный великой печали и радостного возбуждения, он поднял клинок и нанес могучий удар в мозг Эгира.
Туловище принялось корчиться и извиваться, голова треснула, как орех. В него полетели куски — тяжелые обломки кости и плоти. Он уже больше не мог сдерживать дыхание и судорожно глотнул. Вода хлынула в легкие.
Она стояла перед ним, целая и невредимая, и улыбалась.
Он перевел взгляд на длинный сине-зеленый клинок, на капли крови на татами. По его телу ручьями стекала морская вода.
— Теперь он действительно принадлежит тебе, ибо он получил имя, — сказала она. — Душа из стали.
Он не отрывал взгляда от мерцающего клинка.
— Какое у него имя?
— Ака-и-цуши, — отозвался он, не поднимая глаз.
Она склонила голову перед мечом.
— Мне жаль твоих врагов.
— Она может нам чем-то помочь? — спросил риккагин Эрант.
— Теперь, с приходом Дольмена, нам уже вряд ли кто-либо поможет.
Туолин, не отрываясь, смотрел на догорающее холодное пламя.
— Понимаешь…
— Да, брат, я знаю, что ты вовсе не это имел в виду. От соснового леса остались только дымящиеся головешки.
— Страшные дни. Мы все не в лучшем настроении.
Отвернувшись от удручающего вида, открывающегося на севере, он провел рукой в воздухе, как бы обнимая здания Камадо с изображениями древних богов войны на колоннах во внутренних портиках.