Хотелось ответить, что еще утро. Раннее и отнюдь не доброе. Да и разговаривать с мужчиной, который бросил свою дочь на шесть долгих лет не было ни малейшего желания. Я хотела сбежать в учебный корпус, где в задней части шел ремонт, чтобы спрятаться там и поплакать. Но наивно полагала, что у меня будет для этого время.
— Здравствуйте, Иосиф Давыдович, — натянув улыбку, произнесла, глядя на директора. — А я думала, вы со мной олимпиаду обсудить решили.
— Увы, — развел руками мужчина. — Я погуляю, часок.
Отец, который так и продолжал стоять с протянутой мне рукой, быстро схватил мою, и буквально затащил в кабинет, столь любезно предоставленный директором.
— Как поживаете, Андрей Евгеньевич? — вырвала свою руку и отошла к окну.
— Ты в праве меня ненавидеть, Рита, — начал отец, но я его перебила.
— Ну, что вы, здесь из меня сделали человека, — повторила его же слова, произнесенные напоследок. — К чему этот визит вежливости? Неужели надоело платить за эту школу? Мне кажется, в канун моего совершеннолетия детдом — уже не актуальная угроза.
— Зачем ты так? — угрюмо спросил мужчина. — Я знаю всю твою боль. Моя была не меньше. Только разница в том…
— Вот именно! Разница в том, что мне только исполнилось одиннадцать! А вам — без малого сорок, Андрей Евгеньевич.
Ненадолго повисла гнетущая тишина. Я слушала свое разогнавшееся из-за нахлынувших эмоций сердечко, тихо ненавидела отца за эти чувства, которые простимулировал его приезд, за вновь пробудившиеся воспоминания. Тихие, почти бесшумные шаги, явственно говорили о приближении ко мне мужчины.
— Маргаритка моя, — тихо произнес папа, возвращая меня лет на шесть назад в прошлое. — Я не мог поступить иначе. Потому что… Ты не просто стала очень похожа на маму. Ты и такая же чистая, как она. Я так боялся, что тебя у меня заберут, что не нашел способа лучше, чтобы защитить тебя.
— Защитить?! — резко развернулась к отцу, который стоял ко мне почти вплотную и со злостью выплюнула. — Ты сейчас серьезно?! Выкинуть ребенка из собственного дома и запереть невесть где — это защита?! С каких пор? Может, у тебя уже началась деменция? Или еще что по-хуже?
— Девочка моя, — опустил сильные руки мне на плечи и ласково произнес. — Меня обвинили в гибели наших родных. Почти шесть лет длилось это дело.
Что?! Мама с Костиком ведь погибли в автокатастрофе…
Отшатнулась от отца, словно он меня ударил, хотя, в нашей семье такое не практиковалось никогда. Зато это упущение вдоволь наверстали в здешней школе. Я даже не помню, чтобы брата за его проделки как-то наказывали. У нас была обычная семья, со средним достатком, хотя, папа нередко брался за всякие подработки. Мама вела быт и растила нас. Казалось, это та самая история, где все любят друг друга, заботятся, ценят…
— Я приехал за тобой, ты нужна мне, Маргаритка, — с грустью в голосе пробормотал отец. — Я понимаю, как это все выглядит, и ты, должно быть, ненавидишь меня…
— Понимаешь?! — вскрикнула, перебив мужчину. — Ты просто бросил меня! Маленькую, беззащитную девочку, которая потеряла гораздо больше, чем ты! Думаешь, эта “идеальная” школа взрастила меня для того, чтобы я скрасила твою старость? Накось, выкуси, папочка!
Лицо папы исказила гримаса боли и отчаяния, мне даже на секунду стало его жаль. Однако, моими эмоциями быстро завладела острая обида, которая не могла сосуществовать еще с чем-то на пару. Ведь это несправедливо — столько лет игнорировать дочь, а потом заявляться сюда, и…
— Ты в любом случае поедешь домой, дорогая, — бесцветным голосом бросил отец, проходя мимо меня ближе к окну. Я обернулась и посмотрела на напряженную спину, некогда едва ли не самого дорого мне человека. Пожалуй, он, все же, изменился — шире стал, накаченнее. Выглядит, словно стена, за которой тепло, уютно и безопасно. Только я знала, что это не так. По крайней мере, не для меня такие плюшки.
Тем не менее, ни обиды, ни злости, ни даже элементарных сил, чтобы спорить, у меня уже не было, — хотелось опуститься на ковролин, свернуться калачиком, закрыть глаза и проснуться… лет шесть назад. А лучше — семь. Там, где у маленькой Маргаритки была любящая семья, заботливые родные, уютная комната с котятами на розовых обоях… А еще — возможность наблюдать, и, даже иногда поговорить с самым прекрасным мальчиком на свете — Максом. Не раз, и даже не два, за то время, как отец запер меня в этой школе, мне снился друг моего брата и его коронное “Прищепка”.
Несмотря на то, что с братом мы — погодки, когда Костик и Макс собирались вместе, и я оставалась, как правило, “за бортом”, это все равно одни из лучших воспоминаний из моей жизни. Потому что в них — моя первая любовь. Хотя, надо отдать ребятам должное, всегда, когда они были нужны мне по-настоящему — оба приходили на помощь.
Например, когда у Кости была ангина, величественный Макс, так уж и быть, учил меня кататься на велосипеде, а потом дул на мои разбитые коленки и искал волшебные подорожники, чтобы приложить… Правда, кататься я так и не научилась, потому что все время отвлекалась на милого и обаятельного мальчика, который пытался что-то вбить в мою голову.
И как же было нестерпимо больно, да и до сих пор так, что моя любовь внезапно исчезла, в то самое страшное время в моей жизни, когда не стало мамы и брата, и я потеряла вообще всё…
— У меня нет дома, — еле выдавила из себя бесцветным голосом. — Хотя бы ради нашего светлого прошлого, оставь меня здесь на это год. А потом… Потом я навсегда исчезну из твоей жизни и, когда-нибудь, непременно переведу все деньги, за это “чудесное” детство.
— Рита, ты не поняла, — резко обернулся отец, и я увидела то, чего никогда не было — жесткость в его чертах, такую, которой никто не смеет перечить. — Ты. Едешь. Домой, — отчеканил он со сталью в каждом слове. Ее, кстати, я тоже ни разу не слышала.
Неужели он сейчас возьмет и снова разрушит мою жизнь?!
Против воли, всхлип вырвался из моей груди, отчего я обняла себя руками покрепче, старательно сдерживая слезы. Ноги подкашивались, поэтому большая часть сил уходила на удержание себя в стоячем положении, из-за чего несколько капель предательской влаги все же пробились наружу.
— Если ты мнишь себя взрослой, то давай без глупых истерик, — все так же холодно продолжил отец. — Просто прими, как данность, ты — возвращаешься в мир.
Внутри меня раздался оглушающий крик, больше похожий на визг, — такой, от которого вдребезги разбиваются стекла. Только горло стянуто таким сильным спазмом, что все мои потуги выбросить эмоции из себя, оказались тщетны. И, все же, я обессиленно осела на пол.
Почему именно сейчас? Я ведь была так близка к свободе! Всего лишь год, один несчастный учебный год и…
Мои разрушенные планы острыми осколками резали внутренности, но эта боль отрезвляла. Потому что все самое худшее еще впереди, без всяких сомнений.
— Прекрати, ты же мнишь себя взрослой! — рявкнул отец, только я все равно отчетливо услышала, как его голос дрогнул.
Вот значит как?! То есть, моя боль, по крайней мере, ему удовольствия не доставила. Может, стоило попробовать поймать этот призрачный шанс?
— Папа, папочка! — подползла на коленях к мужчине и обхватила его ноги, срываясь на рыдания. — Прошу тебя, оставь меня здесь, ну, пожалуйста! Я ведь все эти годы была примерной, как ты и хотел, училась на “отлично”, никаких замечаний по поведению, олимпиады и…
— Встань, — надтреснуто произнес отец.
— Я же ни о чем не просила все это время! — продолжила свои завывания. — Ни одного подарка на праздники или дни рождения, на которые ты мне лишь присылал глупую электронную открытку с ежиком и маргаритками!
— Рита, нет! — явно собравшись, пробасил отец. — Не унижайся, это все равно ничего не изменит.
Отползла от отца и позволила себе недолго предаваться самобичеванию. Нравится ему это или нет — плевать.
Стало очевидным, что, как минимум, до моего совершеннолетия, у меня выбора нет.
Немного собравшись, я встала, отряхнула колени, поправила на себе одежду. Затем, заприметив на подставке в углу директорского кабинета салфетки, подошла, чтобы вытереть слезы и высморкаться.