Где-то в середине сеанса в тот августовский день он прервал свои приятные, судя по всему, воспоминания о том, как он в одиночку разнес бар в Ист-Сайде, вдруг приподнялся и сел на кушетке, бессмысленно, на мой профессиональный взгляд, уставившись в пол. Казалось, что у него и лицевые мускулы накачаны не хуже бицепсов. Так он сидел несколько минут, тихо ворча, как неисправный холодильник. А потом сказал:
— Иногда меня так распирает изнутри, что я должен… что-то сделать, иначе взорвусь.
— Понимаю.
[Пауза.]
— В смысле секса, иначе я взорвусь.
— То есть вы испытываете такое напряжение, что должны выразить себя в сексуальном плане.
— Да.
[Пауза.]
— Хотите знать как? — спросил он.
— Если вы хотите мне рассказать.
— Разве вам не нужно знать это, чтобы помочь мне?
— Я хочу, чтобы вы говорили только то, что считаете нужным.
— Ладно. Знаю, что вы хотите это знать, но я вам не скажу. Я рассказывал, что, когда трахаю этих сучек, меня тошнит от их омерзительных хлюпающих оргазмов. И напрасно рассказывал.
[Пауза.]
— То есть, хотя вы чувствуете, что я хотел бы это знать, вы считаете, что уже рассказали мне о своих отношениях с женщинами, и продолжать не собираетесь.
— На самом деле это содомия. Когда во мне нарастает напряжение, иногда сразу после того, как я трахнул какую-нибудь сучку с шелковистой белой кожей, я должен… мне нужно… я хочу разворотить все это чертово нутро женщине… девушке… молоденькой… чем моложе, тем лучше.
— То есть, когда вы возбуждены, вам хочется разворотить нутро какой-нибудь женщине.
— Чертово нутро. Хочу забить ей болт так, чтоб прошел через все кишки по пищеводу до самой глотки. И вышел из макушки.
[Пауза.]
— То есть вы хотите пройти через все ее тело.
— Ну да, но через зад. Я хочу, чтобы она истекала кровью и орала от ужаса.
[Пауза. Долгая.]
— Вы хотите войти в нее через анус и чтобы она истекала кровью и кричала от ужаса.
— Ну да. Но шлюхи, с которыми я это пробовал, жевали резинку или ковыряли в носу.
[Пауза.]
— То есть проститутки, с которыми вы это пробовали, не испытывали ни боли, ни страха.
— Черт, они получали свои семьдесят пять баксов, отставляли задницу и жевали резинку или читали комиксы. А если я пробовал что-нибудь поинтереснее, на пороге тотчас появлялся парень на полголовы выше меня с кувалдой или чем-то вроде того. [Пауза.] В общем, я убедился, что содомия сама по себе [он выдавил улыбку] не снимает напряжения.
— То есть сношения с проститутками, которые не испытывают явной боли или унижения, не смогли снять напряжение.
— И тогда я понял, что надо найти такую, которая бы орала по-настоящему.
[Пауза.]
[Долгая пауза.]
— То есть вы стали искать другие способы, чтобы снять напряжение.
— Ну да. Я стал насиловать и убивать девушек.
[Пауза.]
[Долгая пауза.]
[Еще более долгая пауза.]
— То есть, чтобы снять напряжение, вы начали насиловать и убивать молодых девушек.
— Да. Вам ведь не разрешается рассказывать, правда? Вы ведь сами мне говорили, что профессиональная этика запрещает вам рассказывать то, что я говорю, ведь так?
— Так.
[Пауза.]
— Я обнаружил, что, когда я насилую и убиваю девочек, напряжение спадает и мне делается легче.
— Понятно.
— Проблема в том, что я стал немного нервничать, вдруг меня сцапают. Я надеялся, что, быть может, психоанализ поможет мне найти более нормальный способ ослаблять этот постоянный напряг.
— То есть вы хотите найти такой способ ослабить напряжение, который не был бы связан с изнасилованием и убийством девушек.
— Ага. Или помогите мне перестать дергаться и ждать каждую минуту что меня поймают…
Насторожившийся читатель может решить, что все это как-то слишком для обычного дня психоаналитика, но мистер Остерфлад действительно существует. Или, точнее, существовал, но об этом позже. Дело в том, что я писал книгу под названием «Садомазохизм: смена акцентуации», где собирался описать случаи, когда садистическая личность становилась мазохистической и наоборот. Поэтому коллеги направляли ко мне пациентов с ярко выраженными садистическими или мазохистическими наклонностями.