Какое-то время я лежал на кровати и смотрел в потолок. Я слышал голоса проходящих по коридору людей, а потом только неясный отдаленный гул доносился из гостиной. Дверь открылась, вошла Лил.
— Что случилось? — резко спросила она. Она была безупречно красива в своем черном вечернем платье с глубоким вырезом, но глаза были холодны, а губы сжаты. Я поднял на нее глаза и почувствовал внутри пустоту: что за время и место для такого объяснения?
— Доктор Крум сказал, что тебе было плохо. Ты исчезаешь с Блонди, а потом вдруг объявляешься больным. Что случилось?
С трудом я принял сидячее положение, стащил ноги с кровати и опустил на пол. Я поднял на нее глаза.
— Это длинная история, Лил.
— Ты приставал к Блонди.
— Длиннее, гораздо длиннее.
— Я тебя ненавижу.
— Да. Это неизбежно, — сказал я. — Я — дайсмен, Человек, живущий по воле Жребия.
— Ты был знаком с ней раньше? Фред вроде бы говорил мне, что сам только что с ней познакомился.
— Я никогда ее раньше не видел. Ее бросили на моем пути, и Жребий велел взять ее.
— Жребий? О чем ты говоришь?
— Я — Человек Жребия. — Скрюченный пополам и всклокоченный, боюсь, я выглядел не слишком впечатляюще в это мгновение. Мы смотрели друг на друга, разделенные всего шестью футами, в маленькой спальне музея-мавзолея доктора Манна. Лил покачала головой, будто пытаясь прочистить мозги.
— Можно поинтересоваться, что такое «дайсмен»? Снова появились доктор Крум и Арлин. У доктора Крума черный чемоданчик, точь-в-точь как у врачей общей практики в начале XIX века.
— Фам лучше? — сказал он.
— Да. Спасибо. Я буду жить.
— Хорошо, хорошо. У меня есть обезболифающее. Фы хотите?
— Нет. Это не понадобится. Спасибо.
— Что такое «дайсмен», Люк? — повторила Лил. Она не сдвинулась с места с того момента, как вошла в комнату. Я видел, что Арлин смотрит на меня. Я чувствовал на себе ее взгляд, когда повернулся к Лил.
— Дайсмен, живущий по воле Жребия, — медленно сказал я, — это эксперимент по изменению личности, по разрушению личности.
— Есть интересно, — сказал доктор Крум.
— Продолжай, — сказала Лил.
— Чтобы разрушить цельную доминирующую личность, человек должен научиться развить в себе много личностей; человек должен стать множественным.
— Ты тянешь время, — сказала Лил. — Что такое «дайсмен»?
— Дайсмен, — сказал я и перевел взгляд на Арлин, а она, распахнув глаза и насторожившись, смотрела на меня, будто я был увлекательным фильмом, — это создание, чьи поступки день за днем определяются Жребием. Человек придумывает варианты, бросает кубик, и Жребий выбирает один из них.
Наступила пауза, которая продолжалась, наверное, секунд пять.
— Есть интересно, — сказал доктор Крум. — Но трудно с циплятами.
Все опять замолчали, и я перевел взгляд на Лил, а она, стоя прямо, полная достоинства, красивая, подняла руку и потерла виски. По выражению ее лица было видно, что она потрясена.
— Я… я никогда ничего для тебя не значила, — сказала она тихо.
— Это не так. Мне всё время приходится бороться со своей привязанностью к тебе.
— Давайте, доктор Крум, оставим их, — сказала Арлин.
Лил повернула голову и перевела взгляд на темное окно, не обращая внимания на Арлин и доктора Крума.
— Ты делал все это со мной, с Ларри, с Эви, потому что Жребий?.. — наконец сказала она.
На этот раз я не ответил. Доктор Крум, качая головой, переводил недоуменный взгляд с меня на Лил и снова на меня.
— И ты был способен использовать меня, врать мне, изменять мне, издеваться надо мной, совращать меня и при этом оставаться… счастливым.
— Ради чего-то более важного, чем любой из нас, — сказал я.
Арлин потянула за руку доктора Крума, и они исчезли за дверью.
Лил смотрела на обручальное кольцо на левой руке и с грустным и задумчивым видом потерла его пальцами.
— Всё… — она медленно, словно во сне, покачала головой. — Всё, что было между нами год… нет. Нет. Всю, всю нашу жизнь, идет прахом.
— Да, — сказал я.
— И все из-за того, что ты… из-за того, что ты хочешь играть роль этого своего маньяка, развратника, хиппи, дайсмена.