44
Пока я мило перескакивал от одной роли к другой в клинике Колба, остальной мир, к сожалению, продолжал существовать. Доктор Манн сообщил мне, что исполнительный комитет Нью-йоркской психоаналитической ассоциации на своем ежемесячном собрании 30 июня решил рассмотреть предложение доктора Пирмена о моем исключении из организации. Он полагал, что, несмотря на его попытки убедить комитет разрешить мне незаметно уйти самому, почти не оставалось сомнений, что они проголосуют за то, чтобы исключить меня и написать в Американскую медицинскую ассоциацию, предложив этой организации сделать то же самое.
Арлин написала мне, что Жребий сказал ей, что отец будущего ребенка — я и что она рассказала Лил, Джейку и всему остальному миру правду или большую ее часть, и таким образом Джейк знает о нашем романе и о дайс-жизни. Она сказала, что какое-то время не сможет посещать сеансы терапии.
Лил навестила меня только один раз, чтобы поздравить с будущим отцовством и объявить, что начала бракоразводный процесс, получила необходимые документы для раздельного проживания и что ее адвокат в скором времени меня посетит. (Он так и сделал, но в тот момент я находился в состоянии кататонии.) Она заявила, что раздельное проживание и развод, очевидно, являются лучшим выходом для нас обоих, в особенности принимая во внимание, что я, скорее всего, проведу большую часть оставшейся жизни в психиатрических учреждениях.
Доктор Венер из больницы Квинсборо сообщил мне, что мой бывший пациент Эрик Кеннон, два месяца возглавлявший растущее стадо хиппи в Бруклине и Ист-Виллидже, был возвращен в больницу его отцом и просил встречи со мной. Он также заметил, что Артуро Тосканини Джонс тоже был возвращен — из-за формальности, откопанной старательной полицией, — и не просил встречи со мной.
Фактически, хорошие новости, которые я получал от остального мира, приходили только от моих пациентов, проходивших дайс-терапию. Все отнеслись к моему заключению в клинику абсолютно спокойно, продолжали развивать свою дайс-жизнь и ждали, терпеливо и уверенно, моего возвращения к ним. Терри Трейси дважды навестила меня в клинике и провела два с половиной часа, пытаясь приобщить меня к Абсолютной Истине Религии Жребия. Я был глубоко тронут.
Профессор Богглз написал мне длинное письмо о мистическом переживании, которое случилось с ним в Центральном парке после того, как он последовал воле Жребия и написал особенно бессмысленную статью «Теодор Драйзер и лирический импульс». Во вторую неделю в клинике меня регулярно посещали двое из моих новых пациентов, заставившие меня продолжать с ними терапию даже там.
В этот кризисный период и Арлин, казалось, преуспела в дайс-жизни. Ее письмо о событиях на домашнем фронте наполнило меня гордостью за нее и подготовило к беседам с Джейком. Она рассказала мне, что Джейк принял ее признание в неверности весьма спокойно, но накричал за то, что она всё держала в себе. Ее этическим долгом было предоставить ему все возможные сведения о себе и всех своих знакомых, поскольку он не мог исполнять свои терапевтические обязанности без правдивой и полной информации. Поэтому она рассказала ему и о своей дайс-жизни, и о моей, и о наших совместных играх со Жребием. Он делал огромное количество заметок и задавал множество вопросов, но был очень спокоен. Он приказал ей ограничить свою дайс-жизнь общественно приемлемыми рамками, пока у него не появится возможность изучить ситуацию. Затем она предположила, что ему, возможно, поможет, если он попробует поиграть в некоторые игры со Жребием вместе с ней, чтобы лучше понять ее и мои проблемы. Он согласился, и они провели лучшую ночь со школьных времен. Джейк сказал, что нашел это интересным. Арлин писала, что сможет навестить меня, как только Жребий согласится.
Когда Джейк посетил меня ранним вечером 22 июня, я немедленно попросил у него прощения за любые поступки в прошлом, которые могли причинить ему боль. Так выпало, что у меня был первый день «Недели старого Люка Райнхарта до дня Д» — роль, которую я нашел очень сложной. Я сказал ему, что, по всем общепринятым нормам, то, что я сделал, соблазнив его жену, было непростительно, но надеюсь, он понимает философские цели, которые я преследую, слушаясь Жребия.
— Ладно, Люк, — сказал он, сидя на стуле напротив моей кровати перед окном с красивой решеткой, выходящим на стену. — Но ты странный, должен признать. Крепкий орешек, так сказать. — Он достал маленький блокнот и ручку. — Хочу узнать побольше об этой твоей «дайс-жизни».