— Нет, не нужно, — сказала Лил. Принеся нам лимонад, кофейный торт «Сара Ли» и бутылочку витаминов, она села в конце стола. — Мне нравился Люк, каким он был раньше, и я хочу, чтобы Фред оставался таким, как есть.
— Но это не так, Лил. Тебе было скучно и ты была несчастлива со мной до того, как я стал жить по воле Жребия. Теперь тебе не скучно и ты несчастлива. Это прогресс.
Лил покачала головой.
— Если бы не Фред, думаю, я вообще не пережила бы всего этого, но он помог мне понять, что твое поведение — не что иное, как извращенный бунт слоноподобного ребенка.
— Фред!
— Погоди минуту, Лил, — сказал он. — Это не совсем то, что я думаю.
— Ладно, — сказала Лил. — Извращенный бунт слоноподобного ребенка-шарлатана из «Фи-бета-каппа».
— Так-то лучше, — сказал он, и мы засмеялись.
Мисс Вэлиш принесла нам кофе и села со своей чашкой на стул перед окном. Она улыбнулась, когда мы дружно сказали «спасибо», и откусила большой кусок сахарной булочки.
— На самом деле, — сказала Лил, — теперь, когда ты дал мне понять, на что способен, и мне на тебя наплевать, я нахожу это любопытным. Ты должен был мне раньше рассказать о своей дайс-жизии.
— Жребий не велел мне этого делать.
— Ты никогда не делаешь ничего сам? — спросила мисс Вэлиш.
— Нет, если это зависит от меня.
— Люк — единственный из тех, кого я знаю, — сказал Фред, — кто советуется со своим Богом всякий раз, прежде чем пойти в сортир.
— Я думаю, доктор Райнхарт настоящий ученый, — сказала мисс Вэлиш. Мы все посмотрели на нее. Она покраснела. — Он не позволяет своим личным соображениям вмешиваться в то, что делает, — продолжила она. И снова покраснела.
— Это я заметила, — сказала Лил.
Все смущенно замолчали. Когда я вернулся из клиники, Лил подвергла меня исчерпывающему допросу по поводу произошедшего тем вечером в ванной доктора Манна, и я рассказал ей правду, которая была исчерпывающей. Ее реакция тоже была исчерпывающей, и я стал спать один в своем кабинете. Вероятно, Фред также провел исчерпывающий допрос мисс Вэлиш, но ее ответы, судя по всему, не отвратили его от цели. После вечеринки в честь Крума Фред медленно, но верно, со всей дисциплинированностью и скрупулезностью ученого, которой славятся гарвардские выпускники, пробивал себе дорогу в не такие уж крохотные трусики мисс Вэлиш; казалось, его не волнует, работали другие ученые над этим предметом ранее или нет.
— Единственная проблема, которую я вижу во всем этом, — сказал Фред, — это то, что у тебя нет чувства меры, Люк. В определенной степени жизнь по воле жребия имеет ценность, чрезвычайную ценность. Я испытал это. Я говорил с Орвом Богглзом и с той девушкой, Трейси, и с парой других твоих учеников, и я знаю. Но Боже правый, Люк, сколько проблем ты натворил, не посмотрев на всё это проще и не используя здравый смысл.
— Преуменьшение века, — сказала Лил.
— Я иногда могу перестараться, но ради доброго дела. Доброго дела. «Дорога излишеств ведет к дворцу мудрости» — так сказал Кэлвин Кулидж[125], и я ему верю.
— Но больше никаких вечеринок в честь Крума, ладно? — с улыбкой спросил Фред.
— Я обещаю никогда больше не играть шесть ролей на одной вечеринке.
— Но ему нужно продолжать экспериментировать, — сказала мисс Вэлиш.
— Я обещаю быть не более чем умеренным шарлатаном, — сказал я. — Весь день.
— Ну, теннис, плаванье в океане, клуб или яхта? — сказал Фред и поднялся из-за стола.
— Нам нужно еще два варианта, — добавила Лил.
— Я бросаю, — сказала мисс Вэлиш и встала, чтобы пойти к буфету и достать наши фамильные игральные кости. В итоге мы все собрались вокруг кухонного стола, и мисс Вэлиш бросила кубик на испачканную скатерть: теннис. Мы спросили Жребий еще раз, чтобы узнать, на чьей машине поедем, и еще раз, чтобы узнать, кто с кем будет играть, и вышли.
Был первый уик-энд августа, и мы отдыхали в нашем старом фермерском доме в полях сумаха на Восточном Лонг-Айленде, и все шло довольно неплохо. Лил, расспрашивала меня целый месяц о теории Жребия и дайс-терапии, становясь все более заинтересованной и все менее враждебной. Однажды вечером я привел к нам ужинать профессора Богглза, и он с похвалой отозвался о дарах Жребия.
Наше раздельное проживание и развод были в стадии временной неопределенности. Лил терпела меня на условиях, что я буду вести себя с «разумной» абсурдностью.