— Говори неправду, — сказала Линда. — Это гораздо проще. — Она сидела у стены напротив камина, поджав ноги.
— Зачем, Линда, что ты говоришь? — спросила Мария.
— Я предлагаю Хэнку на всё забить и просто нам солгать. Сказать нам всё, что ему хочется, не пытаясь выдать какую-то иллюзию, которую мы называем правдой.
— Почему ты боишься правды, Линда? — улыбаясь, спросила Мария. Ее улыбка начала напоминать мне кивок доктора Феллони.
— Я не боюсь правды, — ответила Линда, растягивая слова и передразнивая Марию. — Я просто нахожу ее гораздо менее забавной и несущей гораздо меньшее освобождение, чем ложь.
— Ты больная, — внес свой вклад дородный адвокат по налогам.
— Ну, я не знаю, — сказал я из своего угла комнаты. — Гек Финн был величайшим лжецом в американской литературе, и он вроде немало веселился и был очень даже свободным.
Сразу двое неожиданно бросили вызов божеству честности. Этот факт был беспрецедентным.
— Давайте вернемся к м-ру Хопперу, — радостно сказал второй руководитель Скотт. — А сейчас скажи нам, Хэнк, почему ты раньше был так напуган.
М-р Хоппер быстро ответил:
— Я был напуган потому что вы хотели правды, и оба ответа, которые мне хотелось дать, казались мне полуправдой. Я был в замешательстве.
— Замешательство — всего лишь симптом вытеснения, — сказала Мария, улыбаясь. — Ты знаешь, что в твоих подлинных чувствах есть нечто неприятное, чего ты стыдишься. Но если бы ты просто поделился с нами, они бы больше тебя не тревожили.
— Ври о них, — сказала Линда, вытягивая красивые ноги к середине комнаты. — Преувеличивай. Фантазируй. Выдумай какую-нибудь фигню, которая, по твоему мнению, нас развлечет.
— Почему тебе нужно быть в центре внимания? — спросила у Линды Мария, улыбающаяся и напряженная.
— Мне нравится врать, — ответила Линда. — А если я не могу говорить, то не могу врать.
— Ой, да брось ты, — сказал редактор журнала. — Что за радость врать?
— Что за радость притворяться честным? — ответила она.
— Мы не знали, что притворяемся, Линда, — сказал Скотт.
— Может, поэтому ты весь напряжен, — парировала Линда.
Поскольку Линда в этот момент была более расслабленной, чем Мария и Скотт, она утерла им нос parfait[140], и несколько человек улыбнулись.
— Ложь — это способ прятать, — сказала Мария.
— Быть честным и правдивым так, как мы делаем это здесь, — это как дешевый стриптиз: много телодвижений, чтобы обнаружить, что в мире бывают сиськи, члены и жопы — нечто, с самого начала нам всем известное.
— Разве сиськи и члены не прекрасны, Линда? — спросила Мария своим самым мягким и задушевным голосом.
— Иногда да, иногда нет. Зависит от того, какую иллюзию мне хочется поддерживать.
— Наши гениталии всегда прекрасны, — сказала Мария.
— Очевидно, ты давно не проверяла, — зевнув, ответила Линда.
— Я сомневаюсь, что ты когда-нибудь впрямую сталкивалась со своим сексуальным стыдом и виной, — сказала Мария.
— Сталкивалась, и они мне скучны, — ответила Линда, сдерживая очередной зевок.
— Скука — это…
— Твоя грудь и п…. прекрасны? — внезапно спросила Линда у Марии.
— Да, и твои тоже.
— Тогда покажи нам свои прекрасные гениталии. Теперь уже никто не скучал. Мария сидела спиной к
огню с застывшей улыбкой на лице и отсутствующим взглядом смотрела на Линду. Скотт шумно прочистил горло и подался вперед, чтобы прийти на выручку.
— Здесь не конкурс красоты, Линда, — сказал он. — Ты, очевидно, пытаешься…
— У Марии прекрасная п…..Она ее не стыдится. Мы
не должны ее стыдиться. Давайте на нее посмотрим.
— Не думаю, что сейчас подходящий случай, — сказала Мария. Она не улыбалась.
— Прекрасное пленяет навсегда[141], — ответила Линда. — Не отказывай нам.
— Я отчасти чувствую, что моя роль как руководителя…
— Отчасти! — сказала Линда, просыпаясь. — Отчасти? По сути, ты хочешь сказать, что чувства и правду можно разбить на части? — Линда начала снимать блузку
— Я не хочу никого здесь смущать, — сказала Мария. — Наша задача — добраться до наших подлинных установок, подлинных чувств, ис… э… э… исследовать… э…
Но никто не обращал на нее особого внимания, поскольку теперь Линда, невозмутимая и сосредоточенная, сняла лифчик, юбку и трусики и села обнаженной, расставив ноги, спиной к стене. Закончив, ей пришлось подавить очередной зевок. Ее белая кожа выглядела бесспорно великолепно в свете камина. На время наступила тишина.