Выбрать главу

— Но я ещё не спасена. Но хочу.

— Ты его слышала, он сказал — оставь это.

— И в этом — спасение?

— Больше ему нечего тебе предложить. А Джейку?

— Джейку тоже нечего, но зато он по-родственному сделает мне скидку.

И обе засмеялись.

— Вы в самом деле пьяны или придуриваетесь? — спросил я.

— Я — в самом деле, а вот Лил уверяла, что обязана сохранить в целости свою дееспособность до твоего прихода. А поскольку Джейка все равно дома нет, вот я и дала своим способностям отпуск.

— Люк никогда не теряет ни одной из своих способностей: они все в бессрочном владении, — сказала Лил. — Вот почему они все дряхлые.

Она улыбнулась, сперва язвительно, а затем самодовольно и подняла стакан с мартини в издевательском тосте за мои дряхлые способности. Сохраняя достоинство, я неспешно прошел к себе в кабинет. Впрочем, бывают минуты, когда достоинства не прибавит даже трубка в зубах.

7

Покер в тот вечер был не покер, а просто несчастье. Лилиан и Арлин поначалу были чрезмерно веселы (их бутылка джина почти опустела), а после того, как несколько раз опрометчиво подняли ставки, впали в столь же чрезмерное уныние. Лил продолжала повышать еще более опрометчиво (за мои деньги), Арлин же пребывала в блаженном безразличии. Доктору Манну везло невероятно. Со скучающе-безразличным видом он повышал и выигрывал, поразительно удачно блефовал и снова выигрывал или же вовремя пасовал, теряя сущие пустяки. Он вообще хороший игрок, но такое везение в сочетании с его мягкими манерами придавало ему нечто сверхчеловеческое. А крошки от чипсов, по всему столу рассыпанные этим тучным божеством, еще сильней портили мне настроение. Лил, похоже, была рада, что везло доктору Манну, а не мне, но доктор Феллони, судя по тому, как ожесточенно она трясла головой, проиграв очередную ставку, тоже была сильно раздосадована.

Часов в одиннадцать Арлин попросила ее рассчитать и, оповестив о том, что, когда она в проигрыше, ее разом тянет и на секс, и в сон, удалилась в свою квартиру этажом ниже. Лил продолжала пить и, не складывая оружия, сорвала две крупные ставки в свой любимый семикарточный стад с игральными костями, снова развеселилась, нежно поддразнила меня, извиняясь за свою прежнюю раздражительность, поддразнила и доктора Манна за то, что он столько выиграл, а потом выбежала из-за стола в ванную, где ее стошнило. Вернулась через несколько минут, но продолжать игру была не расположена. Объявила, что от проигрыша, не в пример Арлин, у нее фригидность и бессонница, и пошла в постель.

Мы, трое психиатров, поиграли еще с полчаса, попутно обсуждая последнюю книгу доктора Экштейна, которую я блистательно раскритиковал, и постепенно теряя всякий интерес к покеру. Около полуночи доктор Феллони сказала, что ей пора, доктор же Манн — вместо того чтобы попроситься к ней в попутчики — сообщил, что еще посидит, а домой поедет на такси. Проводив даму мы сыграли напоследок еще четыре партии в стад и, к радости моей, три я выиграл.

По окончании игры доктор Манн пересел с жесткого стула в пухлое мягкое кресло у длинного стеллажа с книгами. Я услышал, как спускают воду в туалете, и подумал, не стало ли Лил опять плохо. Доктор Манн достал, прочистил, набил трубку, проделывая все это как машина, работающая на минимальных оборотах, причем в замедленной съемке, присосался к мундштуку лет примерно на сто, раскурил и — бум! — подорвал средней мощности, не более чем в полмегатонны, ядерный заряд, от которого книги на полках заволокло дымом, а я содрогнулся.

— Как продвигается твоя книга, Люк? — спросил он. У него был низкий, хрипловатый капитанский голос.

— Никак не продвигается, — ответил я из-за покерного стола.

— М-м-м…

— Боюсь, ничего стоящего из нее не выйдет…

— Пф-ф-ф…

— Когда принимался, полагал, что переход от садизма к мазохизму может привести к чему-нибудь значительному, — сказал я, водя пальцем по зеленому бархату столешницы. — А он ведет только от садизма к мазохизму. — И улыбнулся.

Слегка попыхивая трубкой и глядя на висящий напротив портрет Фрейда, он спросил:

— Сколько же случаев ты проанализировал и описал в деталях?

— Три.

— Те же три?

— Те же три. Я же говорил тебе, Тим, все, что я делаю, — неинтерпретированные истории болезней. Библиотекам от них блевать хочется.

— Н-н-н-н.

Я глядел на него, а он, по-прежнему, на Фрейда, а с улицы доносился вой сирены полицейского автомобиля, мчавшегося вверх по Мэдисон-авеню.

— Ну а почему бы тебе ее все же не дописать? — мягко спросил Манн. — Как гласит твой дзэн, плыви по течению, даже если не знаешь, куда оно тебя несет.