Выбрать главу

— Да кто ж не видит, — сказал я, — что мир белых болен. Посмотрите на миллионы голодающих в Восточной Германии.

Джейк притормозил на мгновение: он привык, что с ним соглашаются, но сейчас был не вполне уверен, не скрывается ли в моем заявлении какой-нибудь подвох. С блеском, составлявшим его суть, он уклонился от прямого ответа:

— Наша работа — обколоть психологическим пенициллином все общественное устройство, и белое и черное, и мы это делаем.

— А что касается миссис Лансинг, — сказала доктор Феллони, — вы по-прежнему считаете, что ее стоит выпустить?

— Это твое дитя, Рената, но помни: «Не уверен — не выпускай».

Доктор Манн рыгнул, и это было явным предупредительным сигналом, что он собирается говорить. Мы посмотрели на него с уважением.

— Джейк, — сказал он, — из тебя вышел бы прекрасный начальник концлагеря.

Молчание. Тогда я сказал:

— Что за мерзкая чушь! Джейк хочет помочь своим пациентам, а не уничтожить их. И, между прочим, в концлагерях начальник временами… морил их голодом.

Молчание. Доктор Манн, казалось, жевал жвачку; доктор Феллони медленно двигала головой вправо-влево и вверх-вниз, как зритель на теннисном матче, который целиком состоит из высоких подач. Джейк резко подался вперед и, бесстрашно глядя в безмятежное лицо доктора Манна, выпалил со стремительностью пишущей машинки:

— Не знаю, что ты имеешь в виду, Тим. Я в любой момент готов сравнить истории болезни моих пациентов с твоими. Моя политика выписки пациентов та же, что у директора. Думаю, ты должен извиниться.

— Совершенно верно, — доктор Манн вытер рот салфеткой (или, возможно, обгрыз ее). — Прошу прощения. Из меня тоже вышел бы прекрасный начальник. Единственный, кто им не стал бы, — это Люк, он бы всех выпустил — из прихоти.

Доктор Манн не испытывал энтузиазма по поводу выписки Артуро Тосканини Джонса.

— Нет, не выпустил бы, — сказал я. — Будь я начальником, я бы увеличил норму питания на двести процентов и ставил бы на заключенных эксперименты, которые за год продвинули бы психиатрию на сто лет вперед по сравнению с Фрейдом.

— Ты говоришь о заключенных-евреях? — спросил Джейк.

— Чертовски верно. Евреи — лучшие субъекты для психологических экспериментов. — Я замолчал секунды на полторы, но когда Джейк открыл рот, продолжил: — Потому что они такие умные, чувствительные и гибкие.

Джейк замешкался. Как-то получилось, что расовый стереотип, который я создал этими тремя прилагательными, оставил его без цели для обстрела.

— Что ты имеешь в виду под «гибкими»? — спросил он.

— Их ум открыт, восприимчив к новому, способен изменяться.

— Какие бы эксперименты ты стал проводить, Люк? — спросил доктор Манн, не сводя глаз с толстого официанта, который проколыхал мимо нас блюдо с лобстерами.

— Я бы не трогал заключенных физически. Никаких операций на мозге, стерилизаций и тому подобного. А сделал бы вот что: превратил бы всех аскетов в гедонистов; всех эпикурейцев во флагеллантов; нимфоманок в монахинь; гомосексуалистов в гетеросексуалов и наоборот. Заставил бы всех есть некошерную пищу и отказаться от своей религии, сменить профессию, стиль одежды, уход за собой, походку и так далее, и научил бы всех быть неумными, нечувствительными и негибкими. Доказал бы, что человека можно изменить.

Доктор Феллони выглядела немного напуганной и закивала весьма энергично.

— И мы собираемся сделать это в Государственной больнице Квинсборо?

— Когда я стану директором, — ответил я.

— Не уверена, что это было бы этично, — сказала она.

— А как ты все это собираешься сделать? — спросил доктор Манн.

— Дролевая терапия.

— Дролевая терапия? — спросил Джейк.

— Ну да. Хонкер, Ронсон и Глуп, «Эй-пи-би джорнал», страницы с шестнадцатой по двадцать третью, аннотированная библиография. Это сокращение от драмо-ролевой терапии.

— Официант, меню десертов, пожалуйста, — сказал доктор Манн и, похоже, потерял интерес к теме.

— То же, что у Морено? — спросил Джейк.

— Нет. Пациенты Морено разыгрывают свои фантазии в инсценированных пьесках. Дролевая терапия состоит в том, что пациентов заставляют проживать их подавленные скрытые желания.

— Что такое «Эй-пи-би джорнал»? — спросил Джейк.

— Джейк, я согласен со всем, что ты говоришь, — сказал я умоляюще. — Не провоцируй меня. Вся тонкая ткань, на которой держится наш спор, порвется и обрушит все это на нас.