— Не я предлагал экспериментировать на пациентах.
— Тогда чем ты занимаешься на типичном сеансе?
— Лечу.
Доктор Манн расхохотался. Это мог бы быть долгий рокочущий хохот, но доктор поперхнулся едой, и все закончилось приступом кашля.
— Но, Джейк, — сказал я, — я думал, у нас была идея понемногу наращивать возможности и увеличивать прием в психиатрические больницы на один процент в год, пока вся нация не вылечится.
Молчание.
— Тебе придется быть первым, Люк, — сказал Джейк тихо.
— Позвольте мне начать сейчас, сегодня. Мне нужна помощь. Мне нужна пища.
— Ты имеешь в виду анализ?
— Да. Мы все знаем, что он мне крайне необходим.
— Доктор Манн был твоим аналитиком.
— Я потерял в него веру. Он не умеет вести себя за столом. Он переводит еду.
— Тебе это и раньше было известно.
— Но раньше я не знал, как важна пища.
Молчание. Потом доктор Феллони:
— Я рада, что ты упомянул о манерах Тима за столом, Люк, потому что с некоторого времени…
— Как насчет этого, Тим, — спросил Джейк. — Могу я взять Люка?
— Конечно. Я работаю только с невротиками.
Это двусмысленное замечание (я был шизофреником — или психически здоровым?), по сути, закончило разговор. Несколькими минутами позже я вышел из-за стола на подкашивающихся ногах с договоренностью начать анализ с доктором Джейкобом Экштейном в пятницу в нашем общем офисе.
Джейк уходил, как человек, которому на серебряном блюде преподнесли свидетельство его божественного происхождения, — приближался его величайший триумф. И, согласно Фромму[58], он был прав. Что касается меня, то когда я через восемнадцать часов наконец поел, это убило мой аппетит к терапии, однако, как выяснилось, мысль вернуться к анализу с Джейком была гениальной. Никогда не оспаривай Путь Жребия. Даже когда умираешь с голоду.
17
Рано или поздно это должно было случиться; Жребий решил, что доктор Райнхарт должен разносить свою чуму: ему было приказано развратить своих невинных детей, ввергнув их в дайс-жизнь[59].
Он легко спровадил жену на целых три дня навестить ее родителей в Дейтон-Бич[60], уверив, что они с миссис Роберте, их няней, смогут отлично позаботиться о детях. Затем отправил миссис Роберте в «Рэйдио-сити мюзик-холл»[61].
И, потирая руки, доктор Райнхарт начал с истерической ухмылкой осуществлять свой омерзительный план по втягиванию невинных детей в паутину безумия и порока.
— Дети мои, — окликнул он их по-отечески с дивана в гостиной (О личина, в которую рядится зло!), — сегодня мы будем играть в особую игру.
Лоуренс и малышка Эви придвинулись поближе к отцу, как невинные мотыльки, летящие на гибельный огонь. Он извлек из кармана два игральных кубика и положил их на подлокотник дивана — страшные семена, уже принесшие столь горькие плоды.
Дети с удивлением таращились на кубики; никогда раньше они не видели зла в чистом виде, но испускаемый кубиками мерцающий зеленый свет глубоко пронзил их сердца, и они конвульсивно содрогнулись. Сдерживая страх, Лоуренс отважно сказал:
— Что за игра, папа?
— И я, — сказала Эви.
— Она называется «Игра в дайсмена».
— Это как? — спросил Лоуренс. (Всего семь лет, и так скоро он состарится во зле).
— Играют в дайсмена так: мы записываем шесть вещей, которые можем сделать, а потом бросаем кубик, чтобы узнать, какую из них будем делать.
— И?
— Или записываем шесть человек, которыми ты можешь быть, а потом бросаем кубик и смотрим, кем из них ты будешь.
Лоуренс и Эви уставились на своего отца, потрясенные гнусностью такого извращения.
— О'кей, — сказал Лоуренс.
— И я, — сказала Эви.
— А как решить, что записывать? — спросил Лоуренс.
— Просто назови мне любую странную вещь, которую, как тебе кажется, было бы весело сделать, и я ее запишу.
Лоуренс подумал, не подозревая о нисходящем витке спирали, которым мог стать этот первый шаг.
— Пойти в зоопарк, — сказал он.
— Пойти в зоопарк, — повторил доктор Райнхарт и невозмутимо отправился к столу за бумагой и карандашом, чтобы вести запись этой постыдной игры.
— Влезть на крышу и бросать бумагу, — сказал Лоуренс. Они с Эви подошли к отцу и смотрели, как он пишет.
— Пойти побить Джерри Брасса, — продолжал Лоуренс.
Доктор Райнхарт кивнул и записал.
58
Эрих Фромм — социопсихолог, философ, психоаналитик, представитель Франкфуртской школы, один из основателей неофрейдизма и фрейдомарксизма.
59
По-русски, конечно, правильнее было бы сказать «костечеловек», «костежизнъ», «костедевочка» и «костемалъчик» — да уж очень неблагозвучно…