Вырастая из ребенка во взрослого, мы заключаем себя в клетку шаблонов, чтобы избегать новых задач и возможных провалов. Через некоторое время людям становится скучно, потому что новых задач нет. Такова жизнь под страхом потерпеть неудачу.
Терпи неудачи! Проигрывай! Будь плохим! Играй, рискуй, дерзай!
Итак, в тот вечер первого дня дайс-жизни Ларри я ликовал. Я исполнился решимости сделать Ларри и Эви людьми без страха, без рамок, без эго. Ларри будет первым человеком без эго со времен Лао-цзы. Он будет играть в папу, а Эви в маму. А потом наоборот. Временами они будут играть в родителей, какими они нас воспринимают, а иногда — в таких, какими родители должны быть. Мы все могли бы играть в героев телесериалов и комедий. А мы с Лил — как и все сознательные родители — могли бы менять свою личность каждый день или неделю.
«Я тот, кто может играть во множество игр». Вот суть счастливого четырехлетнего ребенка, и он никогда не думает, что проигрывает. «Я тот, кто есть х, у и z, и только х, у и z». Вот суть несчастного взрослого. Я попытаюсь продлить в моих детях их детскость. Говоря бессмертными словами Дж. Эдгара Гувера, «если не будете как дети, не увидите Господа»[63].
18
Первый день Ларри в качестве дайс-мальчика получился коротким. Ему скоро наскучило однообразие. Игра ему понравилась — у него получалось следовать приказам Жребия, даже когда они вступали в конфликт с его обычными моделями поведения, но где-то часа через три ему просто захотелось поиграть со своими машинками, и ему вовсе не хотелось лишаться этого удовольствия из-за Жребия. Поскольку я часто испытывал те же самые чувства (пусть и не по поводу машинок), то объяснил ему, что с кубиком следует играть, только когда хочется. Однако подчеркнул, что если уж играть, то необходимо всегда выполнять его приказы.
К сожалению, в последующие два дня все мои попытки превратить Ларри в Лао-цзы наталкивались на его детский здравый смысл; он давал Жребию только чрезвычайно приятные варианты — мороженое, кино, зоопарки, лошадки, грузовики, велосипеды, деньги. Он стал использовать Жребий как сокровищницу. В конце концов я сказал ему, что игра с кубиком всегда должна предполагать риск, что нужно включать в список и не совсем приятные варианты. Удивительно, но он согласился! На той неделе я придумал для него игру, которая стала у нас классикой, — «Русская рулетка». Первоначальная версия игры для Ларри была простой: один из каждых шести вариантов должен быть решительно неприятным.
В результате в последующие пять или шесть дней Ларри пережил несколько интересных моментов. (Эви вернулась к своим куклам и миссис Робертс.) Он отправился в долгую прогулку по Гарлему (я сказал ему смотреть в оба, если появится высокий мускулистый белый мужчина с конфетой по имени Остерфлад), и его задержали как сбежавшего из дома. Мне понадобилось сорок минут, чтобы убедить участкового 26-го отделения, что это я был инициатором прогулки своего семилетнего сына по Гарлему.
Жребий отправил его на фильм «Я любопытна (Желтый)»[64], ленту с некоторым количеством откровенных сексуальных сцен, который вызвал у него некий интерес, но еще больше — скуки. Он прополз на четвереньках от нашей квартиры четыре пролета вниз и далее по Мэдисон-авеню до «Уолгринс»[65], где заказал сливочное мороженое. В другой раз он должен был выбросить три игрушки, но с другой стороны — Жребий приказал ему завести новый набор гоночных автомобилей. Дважды он должен был дать мне выиграть в шахматы, и три раза я должен был дать выиграть ему. Он провел восхитительный час, делая нарочито глупые ходы и тем самым затрудняя мне проигрыш.
Однажды Жребий приказал, чтобы он один час играл в Папу, а я — в малышку Эви, и ему это скоро наскучило: моя малышка Эви была слишком слабой и слишком глупой. Но двумя днями позже ему страшно понравилось играть со мной в Папу в роли Лил. Тогда я не осознавал, что, пока мы с Ларри развлекались и играли в Папу и Лил, или Супермена и негодяя, или в Лесси и опасного гиппопотама, в моей голове зарождалась идея групповой дайс-терапии и моих Центров по экспериментам в полностью случайных средах.
64
Нашумевший в свое время шведский фильм (реж. В. Сьоман); скандал вокруг запрещения его демонстрации в США сыграл свою роль в существенном послаблении цензурных ограничений американского кинопроката.