Она смотрела на мой грузный обнаженный торс.
— Понятно, — сказала она.
— Причуды судьбы свели двух невинных! — Я на мгновение воздел глаза к потолку; он закружился.
— Мне нужно идти, — ответила она.
— Дитя мое, вы не можете уйти. Разве вы не видите в этом руку Божью. Вы когда-нибудь отдавали себя мужчине?
— Нет, отец, и мне нужно идти.
— Дитя мое, вы должны остаться. Ради всего святого, вы должны остаться. — Я с величавым достоинством поднялся с кровати и с выражением безмерных отеческих и дружеских чувств, с простертыми руками приблизился к мисс Т.
— Нет, — сказала она и неуверенно выставила вперед руку.
Я не стал колебаться, обнял ее основательно и по-отечески, одной рукой гладя ее волосы, а другой спину.
— Милое дитя, вы мое спасение. Согреши я с проституткой, я был бы навсегда проклят; женщина поступила бы корыстолюбиво, а я стал бы причиной ее греха. Но сексуальный конгресс с девушкой-католичкой, отдающейся против своей воли и потому бескорыстно, должен освободить вас от греха, а меня от порочности.
Она стояла, застывшая и неподатливая, в моих некрепких объятиях. Потом она заплакала.
— Я не верю, что вы священник, я хочу уйти домой. — Она прижалась к моему животу и всхлипнула.
In domine Pater incubus dolorarum; et fllia spiritu grandus magnum est. Non solere sanctum raro punctilius insularum, noncuninglingus variorum delictim. Habere est cogitare.
Она подняла голову и посмотрела на меня.
— Но зачем вы здесь?
— Manus Patri, manus Patri. Для вас, дитя мое, чтобы мы могли вместе войти в любовный spiritus delicti et corpus boner.
— Вы такой странный, — сказала она.
— Это святой миг. Иди и приди.
Двумя минутами позже она вышла из ванной во второй раз, застенчиво закрыв полотенцем живот, но выставив напоказ обе веселые, круглые, маленькие, розовые грудки.
Я отбросил простыни с ее стороны, и она прыгнула в постель. Так десятилетний ребенок прыгает в кровать с плюшевыми мишками.
Терри Трейси исполняла свои духовные обязанности, друзья мои, с поразительной теплотой, самообладанием, покорностью и мастерством. Слишком большим мастерством. Когда вначале у меня были сложности с проникновением в нее, я предложил ей окрестить необрезанного ребенка святой водой из ее рта, и она приступила к этому так самозабвенно, что прошло несколько минут, прежде чем я вспомнил, к чему, собственно, стремился. К тому времени я был слишком духовно заряжен, чтобы оказывать любое давление без риска достичь немедленной и полной благодати Божией. Она с состраданием утешала меня руками, а потом опустила свой святой рот на дрожащего ребенка, купая его: она говорила неведомым языком. Я стонал совершенно бессвязно и безвольно, как это бывает во время таких эмоциональных служб, когда почувствовал, что Святой Дух начал восходить. Я попытался извлечь необрезанного ребенка из священного храма и прошептал «Стоп!», но ангел не прекратил свое богослужение. Туманности, ребенок и я разом взорвались в божественном слиянии чувств: я погрузился в ее рот. Через десять-пятнадцать секунд, которые я провел далеко за пределами обычного мира смертных, я вернулся из своего духовного путешествия.
Ее рот и руки всё так же тепло охватывали мой пенис и яички, будто ничего не случилось. Я лежал без движения еще полминуты, а потом положил руку на руку Терри и сказал:
— Терри.
Она подняла голову в первый раз за три-четыре минуты, и, не поворачиваясь, подвинула свой задик ко мне поближе и сказала:
— Потрогайте меня. Ну пожалуйста, потрогайте меня.
Когда я засунул руки между ее ног и начал ласкать и тыкать, она ответила неистовым сжатием. В этот раз мой палец скользнул внутрь соответствующего и надлежащего отверстия. Ее рот пытался заглотить относительно расслабленный и основательно окрещенный член. Она перевернулась и в первый раз застонала. Однако в ее стоне явно прозвучало разочарование.
Я чувствовал себя подавленным, виноватым, раздраженным и не оправдавшим надежды, но, будучи человеком, живущим по воле Жребия, который играл роль преподавателя-священника-клиента, я просто отодвинулся от нее и сказал, что все было восхитительно.
Она ничего не сказала. Мы пролежали молча минут десять. Я был полон решимости таранить ее до победы, как только смогу вновь собрать свою красную армию на полуострове, но на данный момент мне не оставалось ничего иного, как лежать и чувствовать себя не оправдавшим надежды. Мне было даже не интересно, о чем думала она.