Потупив глаза, она улыбнулась грустной, мягкой улыбкой Натали Вуд.
— А что, если вы правы? — сказал я.
— Простите?
— Что, если ваше ощущение, что все желания ненадежны, а все убеждения иллюзорны, является правильным, зрелым, правомерным представлением о реальности, а остальные люди живут в плену иллюзий, от которых ваш опыт позволил вам избавиться?
— Именно так я и думаю, — сказала она.
— Тогда почему не действовать в соответствии с вашим убеждением?
Улыбка покинула ее лицо. Терри нахмурилась, все так же не глядя на меня.
— Что вы имеете в виду?
— Относитесь ко всем вашим желаниям так, будто они равноценны, а к каждому из ваших убеждений — будто оно столь же иллюзорно, как и любое другое.
— Как?
— Не пытайтесь создавать модель поведения, личность; просто делайте, что хочется.
— Но мне ничего не хочется делать, в этом-то и проблема.
— Потому что вы позволяете одному желанию — желанию глубоко верить во что-то и быть каким-то определенным человеком — подавлять все остальные ваши желания.
— Может быть, но я не знаю, как это изменить.
— Станьте человеком, живущим по воле Жребия. Она подняла голову и медленно, равнодушно посмотрела мне в глаза.
— Что?
— Станьте человеком, живущим по воле Жребия, — повторил я.
— Что вы имеете в виду?
— Я — Человек Жребия, — сказал я с важным видом, сообразно торжественности момента.
Она чуть улыбнулась и отвела глаза в сторону.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Вы считаете, что все ваши желания одинаково произвольны, бессмысленны и банальны?
— Да.
— В некотором смысле вам совершенно всё равно, что вы делаете или не делаете?
— Именно так.
— Тогда почему не позволить Жребию — случаю — решить, что вам делать?
Она опять подняла взгляд.
— Вы поэтому всё время меняете роли и так странно себя ведете?
— Отчасти.
— Вы позволяете… случаю… паре кубиков решать, как вам жить?
— В определенных пределах — да.
— Как вы это делаете?
В первый раз ее глаза оживились. Болтая ногами, она внимательно слушала, пока я вкратце объяснял ей, как придумывать варианты и жить, подчиняясь выбранному Жребием решению.
— Боже мой, — сказала она, когда я закончил. Она опять посмотрела на меня. — Это же чудесно.
Она помолчала.
— Сначала вы были преподавателем истории, потом отцом Форбсом, потом любовником, сводником, психиатром, а теперь вы — дайсмен.
Мое лицо пылало от радости победы.
— А на самом деле, — сказал я, — я работаю на «Скрытую камеру».
Терри побледнела: понадобилось две минуты, чтобы убедить ее, что я пошутил. Придя в себя — или, по крайней мере, так казалось, — она улыбнулась своей мягкой улыбкой, посмотрела на меня, ухмыльнулась, а потом захихикала. Она смеялась минуты две, потом успокоилась. Достала из кармана своего жакета платок и вытерла слезы. Кусая нижнюю губу, но пытаясь смотреть мне в глаза, она сказала тихо:
— Кажется, я хочу попробовать… стать Человеком Жребия.
— Вам это пошло бы на пользу, — сказал я.
— Хуже не будет.
— Вот это правильный настрой.
Поначалу у нас с Терри ничего не получалось. Она была слишком апатична и скептически настроена, чтобы подчиняться решениям Жребия, и если подчинялась, то самым формальным образом. Из-за апатии она либо придумывала начисто лишенные воображения варианты, либо, когда я требовал от нее большей смелости, не подчинялась Жребию.
И только недели через две у нас наконец состоялась сессия, которая привела ее к прорыву — она поверила в дайс-жизнь. До сути проблемы докопалась именно она:
— У меня… у меня проблемы… с убежденностью. У меня должна быть… вера, но ее нет… — Она умолкла.
— Я знаю, — сказал я медленно. — Дайс-жизнь предполагает веру, религию, истинную религию.
Наступила тишина.
— Да, отче, — сказала она и — редкий случай — улыбнулась мне.
Я вернул ей улыбку и продолжил:
— Здоровый скепсис — неотъемлемая составляющая истинной религии.
— Да, отче, — сказала она, продолжая улыбаться.
Я откинулся в кресле.
— Вероятно, мне следует прочесть вам проповедь.
Я бросил кубик на стол между нами. Жребий сказал проповеди «да». Я нахмурился.
— Я слушаю, — сказала она, поскольку я продолжал молчать.