— Ты не понял сути. Поскольку реального врага нет, все войны в нашей жизни — это игры, а дайс-жизнь позволяет вести множество военных игр вместо вялой позиционной войны, которая непрерывно идет в обычной жизни.
— «Врага нет», — тихо повторил он, глядя в пол. — «Врага нет». От чего меня тянет блевать больше всего, так это от людей, которые думают, что врага нет. Ваша дайс-жизнь в сто раз хуже, чем мой отец. Он слеп, так что у него хоть есть оправдание, но вы! «Врага нет»! — Эрик скорчился на стуле, его лицо исказилось от напряжения. Его мускулистое тело извивалось, пока он не встал, причем напряженная шея продолжала выворачиваться, а глаза смотрели в потолок. Стиснув кулаки, он наконец более-менее взял себя в руки.
— Вы круглый дурак, — сказал он. — Этот мир — сумасшедший дом, где убийцы, палачи, больные развращенные садисты управляют церквами, корпорациями, странами. Он может быть другим, может быть лучше, а вы сидите на своей глыбе жира и бросаете кости.
Я не сказал ничего, поскольку был не в настроении для борцовского поединка, и пока слушал, почему-то чувствовал себя виноватым.
— Вы знаете, что эта больница — фарс, но фарс трагический из-за трагичности страданий. Вы знаете, что среди тех, кто управляет этим учреждением, есть чокнутые — чокнутые! — даже не считая вас! — и потому большинство заключенных становятся похожими на Оззи и Мэрриэта, Дэвида и Рики. Вы знаете, что такое американский расизм. Вы знаете, что такое война во Вьетнаме. А вы играете кубиками! Вы играете кубиками!
Он грохнул обоими кулаками об стол передо мной два, три, четыре раза, при каждом ударе длинные волосы падали ему на лицо черной мантильей. Потом остановился.
— Я ухожу, док, — спокойно сказал он мне. — Я выхожу в мир и попытаюсь сделать его лучше. Можете оставаться здесь и бросать ваши случайные бомбы.
— Одну минуту, Эрик. — Я встал. — Прежде чем ты уйдешь…
— Я ухожу. Спасибо за травку, спасибо за молчание, спасибо даже за игры, но ни слова больше о ваших долбаных кубиках, иначе я вас убью.
— Эрик… Я… Ты…
Он ушел.
35
Доктор Райнхарт должен был понять, что случилась беда, когда мистер Манн вызвал его в свой кабинет в больнице Квинсборо. А поскольку в кабинете обнаружился еще и старый Кобблстоун, прямой и торжественный, доктор Райнхарт не сомневался, что случилась беда. Доктор Кобблстоун был высоким, худым и седым, а доктор Манн — низкорослым, пухлым и лысеющим, но выражение лица у обоих было одинаковым: строгим, решительным, суровым. Вызов в кабинет директора больницы напомнил Райнхарту о вызове в кабинет директора школы, когда он в возрасте восьми лет выиграл в кости у шестиклассников все их деньги. Похоже, его проблемы не сильно изменились с тех пор.
— Что это за дела с кубиками, молодой человек? — резко спросил доктор Кобблстоун, подавшись вперед в своем кресле и шумно грохнув об пол тростью, которую он держал между ног. Он был старшим директором больницы.
— Кубиками? — переспросил доктор Райнхарт с озадаченным выражением на лице. Он был одет в джинсы, белую футболку и кеды — решение Жребия, которое заставило доктора Манна побледнеть, когда доктор Райнхарт вошел в кабинет. Доктор Кобблстоун вроде бы ничего не заметил.
— Полагаю, нам следует придерживаться плана, который вы предложили раньше, — сказал доктор Манн своему содиректору.
— Ах да. Да, действительно. — Доктор Кобблстоун опять грохнул тростью, будто это был какой-то общепринятый сигнал начинать игру сначала. — Это правда, что вы используете проституток и гомосексуалистов в вашем сексуальном исследовании?
Доктор Райнхарт не стал отвечать сразу, а перевел внимательный взгляд с одного строгого лица на другое. Он сказал тихо:
— Исследование будет детально описано в нашем отчете. Что-то не так?
— Доктор Феллони говорит, что она полностью отказалась от проекта, — сказал доктор Манн.
— Надо же. Она вернулась из Цюриха?
— Она утверждает, что отказалась, потому что испытуемых просили совершать аморальные поступки, — сказал доктор Кобблстоун.
— Предметом эксперимента было исследование изменения сексуального поведения.
— Испытуемых просили совершать аморальные поступки? — продолжил доктор Кобблстоун.
— Из инструкций ясно следовало, что они не должны были совершать ничего, чего бы им не хотелось делать.
— Доктор Феллони утверждает, что проект поощрял молодых людей к блуду, — сказал доктор Манн без всякого выражения.