Принудительное половое сношение, кроме всего прочего, представляет собой хорошее физическое упражнение и экспрессивную вариацию нормальных брачных отношений. Но как удовольствие, оно имеет свои ограничения. Что касается меня, в ту ночь я был настолько отвлечен царапаньем, укусами и воплями, а также размышлениями о том, можно ли арестовать человека за изнасилование собственной жены (считаются ли щипки тяжким или мелким уголовным преступлением?), что должен предупредить читателей мужского пола: пусть это и превосходно с точки зрения тактики, но с точки зрения удовольствия лучше провести тихую ночь наедине с порнушкой.
На следующее утро мои уши, шея, плечи и спина выглядели так, будто я провел ночь, борясь с тридцатью тремя котятами в зарослях колючего кустарника, обмотанного колючей проволокой, причем в сильный град. Я был весь в крови, а Лил осталась непокоренной. Но хоть она и была холодна и сдержанна, она все же выслушала мой долгий научный отчет, сначала в автобусе, а потом во время полета назад в Нью-Йорк, и пусть ее вроде бы не впечатлили мои утверждения о невиновности в связи с Арлин, часть ее поверила остальному. Я ничего не сказал ей о Жребии, списав всё на некое туманное, временное психологическое исследование, связанное с реагированием на эксцентричные поступки. Какая часть ее верила мне, осталось неясным, но подавляющая часть ее личности недвусмысленно объявила, что, если я не прекращу свои эксперименты — в чем бы они ни состояли, — и не прекращу их незамедлительно, она с детьми уйдет от меня навсегда.
— Хватит, Люк, — сказала она, когда в первый день дома на Манхэттене я уходил на работу. — Хватит. С этого момента ты нормальный, эксцентричный, скучный доктор Райнхарт или с меня довольно.
— Хорошо, дорогая, — сказал я (жребий выбрал двойку) и ушел.
37
Доктор Райнхарт должен был понять, когда миссис Экштейн вызвала его в ту среду и усадила на свой диван в гостиной, что случилась беда. Они не встречались у нее дома с того дня, как она начала проходить у него терапию. Впустив его, она степенно уселась на диван, скрестила руки на груди и опустила глаза. Мужского кроя серый костюм, очки и убранные в строгий пучок волосы делали ее удивительно похожей на распространителя баптистских брошюр.
— У меня будет ребенок, — тихо сказала она.
Доктор Райнхарт сел на противоположном краю дивана, откинулся и машинально положил ногу на ногу. Он безучастно посмотрел на стену напротив, где висела древняя литография королевы Виктории.
— Я рад за тебя, Арлин, — сказал он.
— У меня уже второй месяц подряд нет менструации.
— Я рад.
— Я спросила Жребий, как мне его назвать, и дала на выбор тридцать шесть вариантов, и он назвал его Эдгаром.
— Эдгаром.
— Эдгар Экштейн.
Они сидели неподвижно и не смотрели друг на друга.
— Я дала Люциусу десять шансов, но Жребий выбрал Эдгара.
— Ах-ха. Молчание.
— А что, если это девочка? — через какое-то время спросил доктор Райнхарт.
— Эдгарина.
— Ах-х.
— Эдгарина Экштейн. Молчание.
— Ты счастлива, Арлин?
— Да.
Молчание.
— Но еще не решено, кто отец, — сказала миссис Экштейн.
— Ты не знаешь, кто отец? — спросил доктор Райнхарт, выпрямляясь.
— Конечно, знаю, — сказала она и с улыбкой повернулась к доктору Райнхарту. — Но я еще не предоставляла жребию решить, кого я должна назвать отцом.
— Понятно.
— Я решила дать тебе два шанса из трех.
— Ах-х-х.
— Джейк, разумеется, получит один шанс из шести.
— Гм.
— И я решила дать «кое-кому, кого ты не знаешь» один шанс из шести.
Молчание.
— Тогда Жребий решит, что ты скажешь Джейку?
— Да.
— А как насчет аборта? Ты только на втором месяце, ты просила Жребий рассмотреть аборт?
— Конечно, — сказала она, снова улыбнувшись. — Я дала аборту один шанс из двухсот шестнадцати.
— Ах-х.
— Жребий сказал нет.
— Мм.
Молчание.
— Итак, через семь месяцев ты собираешься родить ребенка.
— Да. Разве это не чудесно?
— Я рад за тебя, — сказал доктор Райнхарт.
— А после того, как я выясню, кто отец, нужно будет, чтобы Жребий решил, должна ли я уйти от Джейка и быть верной отцу.