Если бы он после победы не начал добивать, получилось отлично. Сейчас бы клан праздновал победу. После такого снова заикнись внук о поездке на Иглу и Федор Гордеевич бы уступил. Но Андрей продолжил бить лежащего без сознания парня. Это плохо, очень плохо. Теперь любое разбирательство Вагаевы проиграют. Если конечно Тарасов все-таки умрет или получит увечья, которые невозможно будет вылечить.
Убрав портрет покойной жены в стол, он выдвинул другое отделение. Достал початую бутылку своего фирменного вагаевского бренди, стакан и налил на два пальца.
Лежавший на столе телефон зазвонил. На экране появилась надпись с номером, но Федор Гордеевич на нее не взглянул. Все равно абы кто не позвонит на этот номер.
— Слушаю.
— Нашли, Федор Гордеевич, нашли, — раздался голос безопасника, — вот только что Антип видел Андрея.
Глава клана кинул взгляд на часы. Анатолий справился с заданием меньше чем за час.
— Где сейчас Андрей?
— Как мы и думали, едет в поезде. Сейчас вот дерется с двумя военными прямо в вагоне.
Рука.
Лицо.
— Да он с ума сошел, что ли?!
Глава 4
— Тух-тух, тух-тух… тух-тух, тух-тух…
Открыл глаза и поморщился. Сквозь окно на лицо светило яркое солнце. Чертово место у сортира. За ночь несколько раз просыпался. Потом еще утром. Ходят туда-сюда бродят, поспать не дают. А «тух-тух» от колес прикольное, убаюкивает.
— …Кланы, дворянские рода, император, да им плевать на людей. У них свои игры в политику. А народ как сидел в жопе, так и сидит. Ты пойми, мне за людей обидно. За нас с тобой. И за Россию-матушку душа страдает…
Приподнялся, выглянул.
Писец.
Два деда до сих пор сидят попивают водочку. По-моему, не ложились.
— О, проснулся, — замечает меня Роман, сидящий на нижней полке напротив, — ну ты и спишь, уже обед скоро.
— Ни черта себе!
Поднялся, спрыгнул вниз и, усевшись к нему, принялся тереть глаза. Семён видимо давно проснулся. Теперь вот снова уснул. Рома бодрствует на пару со смартфоном.
— Мы сами только в 10 встали, — продолжает Рома, — уже все позавтракали. Девчонки для тебя оставили. Сходи, поешь.
— Угу…
Поднялся, сладко потянулся и, прихватив выданное проводницей полотенце, сначала пошел в маленькую комнату через стенку.
Сегодня реально выспался. Сил с бодростью через край. От этого и настроение отличное. Смотрю на себя в зеркало, радуюсь. Еще один день и нос окончательно заживет. Естественно, если за сегодняшний день снова не попаду в передрягу.
Ловлю себя на следующей мысли и смеюсь отражению.
А чего я так часто стал засматриваться в зеркало?
Ответ прост — это раньше я существовал, тянул лямку под названием жизнь. Жить я начал только с появлением в здоровом теле. От этого проснулся интерес. Хочется нормально выглядеть.
На висках, под носом и на подбородке тонкий пушок. Андрей все откладывал, не хотел начинать бриться, ну а мне все-таки скоро придется. Вряд ли в армии позволят ходить заросшим. Да и побритым будет смотреться прикольнее. Побрился — выглядишь паинькой. Чуть зарос — уже появляется брутальность.
Умылся, вытерся полотенцем и обратно к себе.
— …Никогда Россия не станет Великой державой, никогда, — продолжал изливать собутыльнику мысли вчерашний старик, — ну нет у нас единства. Не нашего с тобой единства я имею в виду. Мы что, мы пыль. От нас ничего не зависит. Империю ведет элита. А что у нас за элита? Дворяне, епт. Додумались сбиваться в стаи. В кланы. И что? Лучше стало? Как враждовали, так и продолжат враждовать. Горло перегрызут, а не уступят. Дожили. Они уже не гнушаются обращаться за помощью в своих играх к соседним Империям. Вот взять нашу Пермь. Взять тех же Тарасовых. К кому они за помощью обратились? А я тебе скажу, к китайцам. Те им помогают, а они в ответ им жопы ихние китайские лижут. Или взять тех же Вагаевых. Эти бегают как прохвосты, то к Римской Империи, то к Британцам. И там, и там успевают. А соседи только рады. Помогают, конечно. Чтобы нас, Россию-матушку ослабить. Китайцы, англичане, Римская империя, да те же японцы, у каждого свой интерес. Нас раздирают на части, а мы — народ, терпим…
— С чего это вы решили, что кланы Вагаевых и Тарасовых легли под какие-то Империи? — озадачиваюсь вслух, обращаясь к старику.
Что один, что второй выглядят обычными работягами. Ничего выдающегося. Потертые рубашки со штанами, на ногах сандалии с носками. Руки в мозолях. Им за семьдесят. Может все восемьдесят. Глаза уставшие и пьяные. Больше ничего в них не бросается.
— Люди видят, оттого знают. Это они думают, что мы ничего не понимаем, — указал пальцем вверх старик, — а мы все понимаем. Дураки, что ли. Два плюс два сложить не можем. И что в Перми делается понимаем, и что в самой Москве. А как подрастешь, и ты начнешь понимать, что к чему.