Я попытался отвертеться, потому как не собирался распивать спиртное, но все заладили «надо отметить», посему согласился. Должен же я когда-нибудь его попробовать. Пиво-то не простое, семейное. Да и есть сразу два подходящих повода: моя долгожданная победа над Тарасовым и поездка в Тобольск. Мы все надеялись на удачу. За нее и выпили.
Сначала пиво показалось мне неприятным. Потом в голове появилась легкость, настроение поднялось, и вкус показался вполне приемлемым. Уже и убогий плацкарт стал казаться не таким уж убогим. И люди вполне себе неплохими.
Покончили с одной полторашкой, потом со второй и парни обрадовали, у них с собой было еще две. Я был категорически «за», но тут снова запротестовали девушки. По их мнению, нам уже хватит. В итоге нашли компромисс — третья и расходимся.
— Андрей, ты с нами? Мы покурить в тамбур, — позвал Семён.
А собственно почему бы и нет? Стоило хотя бы попробовать, раз уж сегодня ненадолго свернул на кривую дорожку.
Роман угостил сигаретой, Семён дал прикурить, я вдохнул тяжелый сизый дым и… И горло перехватило. Я тут же закашлялся. Эта дрянь еще и дала по голове. Состояние стало таким, как будто еще столько же выпил.
— Что с тобой? Не пошло? — участливо спросил Рома. — Сигареты по-любому нормальные. Это же «Герцеговина».
— Фигня эти ваши Герцеговины. Как вы их курите? Попробовал и теперь точно никогда больше не буду.
— Так ты первый раз попробовал? Ну ты даешь. Где ты вообще вырос? Вроде нормальный, а даже ни разу не курил. Все пацаны пробуют еще с детства. Я еще шкетом первый раз затянулся. Помню натырим отцовских сигарет, соберемся с друзьями кодлой, курнем, башку сразу как снесет…
Роман продолжает рассказывать о своем первом опыте в курении сигарет, а я зависаю.
Где рос?.. Лучше бы не спрашивал. От этого вопроса накатывают воспоминания об интернате. Они тоскливые и неприятные.
Коллектив в интернате был. Правда, дружили ребята по кучкам. А у меня не получалось. С самого начала я стал для всех чужаком. На меня сразу наехали, начали грубо расспрашивать кто такой, откуда, а потом узнали, что домашний и избили. Не особо сильно избили. Так, слеганца. Типа дали понять, что не в сказку попал и привыкал к побоям.
Я тогда и драться не знал, что это такое. Они бьют, а я как дурак возмущаюсь. Требую, чтобы прекратили. Старший у нас в комнате был Леха Бобков. Он несколько раз ударил по лицу, потом скинул меня с инвалидного кресла и давай глумиться, на руки наступать, потом прямо на горло. Это когда я стал громко кричать и звать на помощь. Сам падаль давит зимним ботинком, смотрит на меня и лыбится. Никогда не забуду эту довольную рожу. Ему нравилось причинять мне боль, смотреть, как я хриплю, как задыхаюсь.
Меня охватил дикий ужас. Я поверить не мог, что так можно издеваться над человеком. И уж тем более не предполагал, что подобное когда-нибудь коснется меня.
Когда Бобков меня бил, особо больно не было. Только когда он начал давить ботинком стало нестерпимо больно. Но не это меня зацепило. Зацепило нереальное унижение, с каким все сопровождалось. Взгляды остальных обитателей комнаты. Они обступили и смотрели на меня как на ничтожество.
Даже те, кого постоянно обижали, нисколько мне не сочувствовали. Мне кажется, в тот момент они радовались за то, что не только их сломали, вот и еще одного новенького. И за то, что на одного сломленного в комнате станет больше. Им меньше будет перепадать оплеух и затрещин.
Напоследок Бобков сказал, мол, живи до завтра, а завтра он повторит экзекуцию. Будет бить теперь меня постоянно, чтобы не расслаблялся. В завершение он огласил список того, что я должен буду делать. Типа носить для него вареные яйца, масло с хлебом. А когда выдадут новую одежду, я должен буду ее сначала принести ему. Он будет решать, что мне оставить.
Конечно же у меня отобрали все ценные вещи, которые я взял из дома. Вместе с почти новой одеждой ушли диски с играми, планшет, смартфон и даже сумка, в которой они находились. Оставили только то, что было надето на мне и зубную щетку, которую специально сломали.
Весь тот вечер я сидел и боялся. Меня охватил дикий ужас за будущее. Терпеть подобное снова и снова я просто не мог. Для меня было лучше сдохнуть, чем продолжать быть ничтожеством, над которым будут постоянно издеваться.
Наступил отбой, в комнате выключили свет, а я продолжал себя изводить мыслями о том, что могу сделать.
Вот тогда все и свершилось.