Из всего поступившего под его начало автохлама, выбрал Толик пять автомобилей поновее, приказал переобуть их в "живую" резину, посадил на них по два водителя (по одному из будущего, по одному из настоящего) обмениваться навыками эксплуатации и немедленно включил в работу. Четыре машины колесили по округе, не останавливаясь ни днём – ни ночью, сновали между складами, пунктами снабжения и строительными площадками. Пятый автомобиль отдал Терещенко на три дня в колхоз для вывозки зерна в счет обязательной хлебосдачи.
Отдал при условии, что колхозники сами добудут моторное масло и бензин для автомобиля, а в качестве оплаты дадут по десять литров хлебного самогона за каждый день работы. Откуда председатель возьмёт полторы канистры сивухи, Толика не интересовало. Председатель своих колхозников знает. Пройдёт по деревне и соберёт у кого косушку, у кого поллитру, у кого четверть.
Пока первые автомобили возили строительные и колхозные грузы, остальные были приведены в нерабочее состояние путём разборки двигателей, трансмиссий и снятия шкворней.
Вечером, когда вернулся автомобиль с обещанным расчётом, Терещенко проверил на вес содержимое канистр, закрылся с канистрами в кабине и завязал изнутри дверцы, чтобы никто не смог проникнуть к нему, спящему в кабине.
Утром он подозвал бывшего водителя клубной шишиги Гришу Крещука и они выехали с территории дислокации.
На войне водка и патроны в цене. В тылу, где патроны никому не нужны, во время войны, водка открывает все замки и двери. Весь день колесил Толик по тыловым пунктам дивизионного обеспечения, по ближним колхозам, по гаражам местной автоколонны и предприятий посёлка Издешково.
Вечером Грища Крещук привёз пьяного Толика в расположение своей части. Толик приказал обступившим его шоферам готовить для отправки на сельхозработы ёщё один автомобиль, открыл запорные крюки заднего борта кузова и, отвесив шутовской поклон однополчанам, сделал рукой широкий жест в сторону кузова.
Ровными стопочками, по три катка, лежали в кузове новенькие автомобильные шины и стояли несколько ящиков, заполненных коленвалами, ремонтными поршневыми группами, комплектами вкладышей, бабитом для заливки вкладышей, наборами ключей, автомобильным электрооборудованием и прочим дефицитом.
Два дня, переходя от одной ремонтировавшейся машины к другой, Толик залезал под капоты, заползал под двигатели со снятыми поддонами, проверял люфты рулевых тяг и зазоры главных редукторных пар.
Через пару дней, получив от колхоза очередной расчет в виде натуральной оплаты самогоном, налитым в разнокалиберную стеклотару, Анатолий отправился в очередной вояж, по адресам установленных добрососедских связей.
На этот раз, Анатолий не пил за знакомство и дружбу. Он подъезжал к очередному гаражу, перекидывался парой фраз с завгаром, отдавал ему определённое количество жидкой валюты и забирал приготовленные запчасти.
Худо – бедно, но к первому сентября, всего за неделю, больше половины имеющихся автомобилей было поставлено на хороший ход и передано экспедитору Виктору Иванилову…
3.4. Жил-был человек
Виктор Александров почувствовал, что засыпает над документами, и вышел из штабной палатки. Он достал кисет, сшитый из отпоротого кармана брюк, оторвал газетный прямоугольничек, согнул уголок бумажки, насыпал щедрую щепоть усманьской махорки, разровнял её по длине бумаги, и умело свернул самокрутку.
Попав в 1941 год, ребята, словно заправские здешние курильщики крутят цигарки или "козьи ножки" и дымят махрой. Конечно, махорка это не элитный "Космос" или ароматизированное "Золотое руно". Не бархатистый на вкус импортный "Опал" и не контробандное "Мальборо". Но к перечисленной роскоши стройбат не привычен.
Стройбат обычно "Примой" да "Беломар-каналом" перебивался. А они по вкусу и запаху не сильно от махорочки отличаются. Зато махорка намного приятнее кубинского горлодёра "Визонта", московской "Новости", отдающей привкусам стирального порошка или прибалтийской "Юрате", вонявшей жжеными тряпками. "Юрате", в переводе на русский язык – русалка. Так назывались в мирном будущем, сигареты в серой мягкой пачке с изображением страшненькой русалки, подогнувшей хвост. Дрянь, а не сигареты, но дарёному коню в зубы не смотрят, особенно, если курево куплено некурящей женщиной, ничего не понимающей в сигаретах…
Виктор Александров вспомнил, как впервые познакомился с "Юрате" – этим ужасом советской табачной промышленности и со своим будущим товарищем, тёзкой – Виктором Иваниловым.
Тогда шли первые дни службы. Закончилась первая неделя после "карантина" – курса молодого бойца. Тяжелая, ненормированная работа ещё не успела высосать из молодых тел силы, накопленные до службы. Так что еды, попервости, почти хватало. Погода стояла солнечная и приятная. Не хватало только времени на сон и не было курева. Не входили табачные изделия в перечень стройбатовского довольствия. Купить сигарет негде. Нет в части ни магазина, ни буфета, ни киоска. Можно попросить, чтобы привез курево из города киномеханик "дед" Виктор Глухов. Но нет у салабонов денег. Деньги, за время карантина, перекочевали в карманы старослужащих и успешно были поменяны на вино – гнилушку и на водку.
Посылки с подшивочным материалом, зубной пастой, обувным кремом, пластинкой сала, дешёвой карамелью и сигаретами из дома не отправлены, потому что ещё несла почта в дома солдат весточки с адресами их постоянной службы. Курить хотелось до одури.
Виктор Александров услышал, как посыльный прокричал: "Иванилов, быстро в штаб"! От группы приятелей отделился коренастый мешковатый солдат.
– Иванилов, к тебе жена приехала, ждет на контрольно-пропускном пункте гарнизона. Бегом к начальнику штаба за увольнительной, затем шуруй на бетонку, лови попутную машину до Улыбышевских ворот. У тебя два часа. Час на дорогу, час на свиданку. С тебя банка сгущенки…
…В положенное время Иванилов возвратился в часть. Зашел в курилку. Вытащил из матерчатой сумки бумажный пакет с конфетами.
– Угощайтесь.
Солдаты, словно дети, любят сладкое. Мигом опустел пакет. Иванилов закурил. Его земляки потянулись к нему за сигаретами и притихли, блаженно затягиваясь табачным дымком.
Представляете, рассказывал Иванилов, соскучилась по мне моя Ленка, позвонила утром на работу, что уезжает к мужу и рванула сюда. Вот отчаянна у меня жена и хорошая.
– Угости сигаретой, — обратился к нему Александров.
– Бери, бери всю пачку.
– Спасибо.
Полная пачка "Юрате", отданная не знакомому человеку, это был поистине царский подарок в условиях никотинового голода. Однако, долг платежом красен. Поэтому, когда через полмесяца, получил Александров первую долгожданную посылку из дома, нашел он Иванилова и отдал ему пачку "Примы". Разговорились и сдружились…
Виктор Иванилов выглядел намного старше своих двадцати двух лет. Видимо сказывалось то, что после техникума он два года трудился бригадиром на орловском механическом заводе шестерён. Регулярно и обоснованно получал отсрочки от армии по причине хронической гипертонии первой степени до тех пор, пока в момент крайнего дефицита призывного контингента, обусловленного очередным "эхом войны", вместо "белого" билета не получил повестку о призыве в ряды вооруженных сил Союза Советских Социалистических Республик.
Если бы Александрова, неплохо разбиравшегося в людях, спросили, как он может сказать о Иванилове, то немного задумавшись, он выдал бы характеристику не типичную для армии: "Хороший, и порядочный человек".
Виктор Иванилов не был прикольным пацаном, заводным корешем, весёлым парнем или образцовым солдатом. Несмотря на городское происхождение, в его внешности и поведении была какая-то крестьянская хозяйственность, неторопливость, основательность и вдумчивость. Одновременно с этим, в Иванилове уживались бескорыстность, совестливость, и верность сказанным словам. А вот наглости, которая, как известно – "второе счастье" да и "зубастости" явно не хватало для того, чтобы быть бесспорным лидером в армейском коллективе, частенько живущем по законам волчьей стаи.