Выбрать главу

Стоит ли о эскорте самолётов противника оставлять? Оставлю. Авось никто из читателей не задумается, почему фашистские самолёты по мирному населению стреляли, а легковой автомобиль, на котором может ехать важная персона – не тронули? Почему до Белостока, 30 километров я целый день "по шоссе мчался", а 20 километров до командного пункта за час одолел?

Белосток. Навстречу тянутся войска, Побеседовал. Пусть себе тянутся. Не организовывать же красноармейцев для обороны города и транспортного узла. Завернул на вокзал. Там эшелон с бабами и детишками разбомбили немцы. Это моя и заслуга и вина. Потому, что станция осталась без противовоздушной обороны. Зенитки то под Минском стоят без дела. А здесь труппы и раненые валяются. Приказал какой-то воинской части идти к коменданту станции и немедленно очистить станцию от всех убитых и покалеченных.

Узнаю месторасположение командного пункта 10-й армии и направляюсь туда.

Примерно в двенадцати километрах юго-западнее Белостока замечаем небольшой лес, на опушке которого и расположился командный пункт 10-й армии. Было девятнадцать часов, когда мы подъехали к командному пункту.

Меня встретил командующий 10-й армией генерал-майор К. Д. Голубев с группой штабных офицеров. Проводная связь нарушена, а армейские рации работают очень плохо, вражеские их забивают.

– Доложите о положении войск, – говорю ему. Командующий развернул карту:

– На рассвете три вражеских армейских корпуса при поддержке значительного количества танков и бомбардировочной авиации атаковали мой левофланговый пятый стрелковый корпус. Дивизии корпуса в первые же часы боя понесли большие потери. Особенно пострадала сто тринадцатая.

И по лицу, и по голосу генерала чувствуется, что он сильно переживает.

– Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Курец тринадцатый механизированный корпус. С запада на Белосток наступает сорок второй армейский корпус вермахта. Там поставили шестой механизированный корпус на рубеж по восточному берегу реки Царев.

Это сообщение вывело меня из себя:

– Что вы делаете, генерал? Ведь вам известно, что механизированный корпус предназначен для контратак по наступающему противнику, а не для того, чтобы затыкать прорехи в обороне.

Командующий склоняется над картой, тяжко вздыхает, потом говорит:

– Это справедливо. Но с чем воевать? Почти вся наша авиация и артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков.

– Насколько мне известно, товарищ Голубев, в вашей армии было достаточно горючего. Куда же оно делось?

Я отлично знаю, что на весь Западный военный округ, на четыре армии, на три тысячи танков, не считая тракторов и артиллерийских тягачей, на начало войны имелось всего триста тонн горючего, По недомыслию или по злому умыслу тыловых служб, остальные запасы танкового топлива сейчас у чёрта на куличках – в Мариуполе, за 1541 километр от Белостока.

Было триста тонн, но уже в первые часы нападения авиация противника произвела налеты на наши склады с горючим. Они и до сих пор горят. На железнодорожных магистралях цистерны с горючим тоже уничтожены. Ясно, что это не случайно, вражеская авиация действовала по хорошо известным ей объектам.

В палатку вошел дежурный офицер связи:

– Товарищ генерал Болдин, нам удалось наладить связь. Вас вызывает Минск. Подхожу к аппарату.

– Болдин? – слышу далекий голос.

– Говорит Павлов. Познакомился с обстановкой?

– Познакомился Положение в десятой армии очень тяжелое.

– Слушайте приказ, – говорит Павлов. – Вам надлежит организовать ударную группу в составе корпуса генерала Хацкилевича, тридцать шестой кавалерийской дивизии, частей Мостовенко и контратаковать наступающего противника в общем направлении Белосток – южнее Гродно с задачей уничтожить вражеские части на левом берегу Немана. Понимаю, что Павлов воевать начал. Видимо, здорово ему Сталин хвоста накрутил…

На этом наш первый и последний фронтовой разговор закончился. Все части, из которых Павлов приказал создать ударную группу, уже были втянуты в ожесточенные оборонительные бои и, конечно, имели большие потери. Снимать их – значило ослаблять оборону, но что делать? Приказ есть приказ! Будем ослаблять.

На командном пункте появляется Маршал Кулик,

в качестве полномочного представителя Ставки. Берёт руководство группой в свои руки и конно-механизированная группа войск "генерала Болдина" устремляется, без Болдина, на Гродно. Я остаюсь в штабе десятой армии.

Утром позвонил Хацкилевич, находившийся в частях.

– Товарищ генерал, – донесся его взволнованный голос, – кончаются горючее и боеприпасы. Танкисты дерутся отважно. Но без снарядов и горючего наши машины становятся беспомощными. Дайте только все необходимое, и мы расправимся с фашистами.

– Слышишь меня, товарищ Хацкилевич, – надрывал я голос, стараясь перекричать страшный гул летавших над нами вражеских самолетов. – Держись! Немедленно приму все меры для оказания помощи. Только какая может быть помощь. Я же знаю, что горючего в округе НЕТ и НЕ БУДЕТ. Да и если было бы, доставка горючего самолётами, в условиях господства немецкой авиации, это просто авантюра, направленная на уничтожение самолётов и топлива. После разговора с Хацкилевичем послал в Минск самолетом письмо, в котором просил срочно организовать переброску горючего и боеприпасов по воздуху. К сожалению, и этот самолет, и вылетевший затем второй погибли, не достигнув цели. Тяжело сознавать, что все попытки помочь танкистам безуспешны…

Третий день идет война. Мало боеприпасов и полностью отсутствует горючее, но боевые действия в районе Белостока не прекращаются ни днем ни ночью. Из Минска по-прежнему никаких сведений.

Конно-механизированная группа "Болдина" под руководством маршала Кулика, практически вся уничтожена авиацией противника. Выжившие танкисты атакуют передовые части фон Борнштедта и 481-го пехотного полка на гродненской дороге 24-го и 25-го июня. Немцы с трудом отбивают атаки наших танков. До Гродно доходят только остатки кавалерии, которые на пределе сил, наносят по врагу несколько ударов, успешно отбитых противником.

Мы ведем бой в окружении. Сил у нас все меньше. Танкисты заняли оборону в десятикилометровой полосе. Незадолго до своей гибели, прибыл Хацкилевич.

– У нас последние снаряды. Выпустим их, и придется уничтожать танки.

– Да, пожалуй, иного выхода нет, – отвечаю я. – Если машины нельзя сохранить, их лучше уничтожить.

На пятые сутки войны, не имея боеприпасов, войска вынуждены были отступить и разрозненными группами разбрелись по лесам.

Маршал Кулик приказал всем снять знаки различия, выбросить документы, затем переодеться в крестьянскую одежду и сам переоделся. Предлагал бросить оружие, ордена и документы. Однако, кроме его адъютанта, никто документов и оружия не бросил

Район шоссе Волковыск-Слоним завален брошенными танками, сгоревшими автомашинами, разбитыми пушками так, что прямое и объездное движение на транспорте было невозможно. Колонны пленных достигали 10 км в длину

– Что будем делать? – спрашивает Никитин.

– Воевать.

Только чем воевать? Винтовки без патронов, пулеметные ленты тоже пусты. Танков нет: мы их сами сожгли.

– Чем воевать? Немецким оружием. Забирать его у противника и им же бить гитлеровцев.

– В общем, товарищ Болдин, мне задача ясна. – Разрешите отделиться от вас и воевать самостоятельно, спрашивает Никитин?

Даю согласие.

Не доверяет мне Никитин. Со мной остались около двадцати офицеров. Шагаем налегке строго на восток.

К вечеру 27-июня вышли на опушку леса. Видим недалеко три танка БТ-7. Подходим к машинам. Старший доложил, что боеприпасов у каждой машины по комплекту, а горючего нет. Эти танкисты свои танки не уничтожили. В лес, как мы не побежали. Такие, лучше погибнут в бою, чем покажут врагу свою спину или поднимут руки вверх.