Если бы кто кроме их роты в тот вечерний час услышал необычную песню, он, наверное, решил бы, что в лес из города приехал оперный театр – так необычно звучала ария из оперы П.И. Чайковского "Иоланта" исполняемая под строевой шаг в этом глухом краю.
" Ну, артисты, – восхищался командир роты, – и работать, и петь, и воровать мастаки. Особенно этот Мамакин. Надо подумать, может командиром отделения его назначить. Солдаты его уважают, тянутся к нему. Да и голова у парня неплохо работает".
А Славка пел оперную арию и вспоминал, как он сегодняшним утром едва не отомстил Ренату Габидуллину за свой затылок, разбитый в казарме о верхний ярус кроватей.
ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДО Ч.П
Утром их взвод на десятом этаже административного здания занимался отделочными работами. Салабонов загнали под самый потолок, который в огромном зале находился на высоте пяти-шести метров от пола. В этом сыром от свежей штукатурки помещении ещё не успели вставить окна и сквозняки гуляли по сотням квадратных метров словно ветер на море. Славка залез на самый верхний ярус железных строительных лесов и штукатурил потолок. Раствор ему подавали снизу в вёдрах, он затаскивал на верхотуру тяжелое ведро привязанное к толстой верёвке, и там, на шаткой площадке, сооруженной из перекинутой доски-сороковки, выливал цементный раствор в большую бадью. Работа спорилась.
Деды работать не желали. Кто-то из них пошел в лес собирать чернику и голубику, кто-то раздобыв старенький бушлат, дремал в прохладном углу. По залу ходили человек пять старослужащих, подгоняя штукатуров и маляров из числа молодых.
Среди таких ярых командиров оказался Ренат Габидуллин, затылок которого Славка всё время видел под своими лесами. И тогда у него созрел план. Как только Габидуллин в очередной раз оказался под Славкиными лесами, Славка чуть сдвинул бадью с раствором к краю площадки. Славка уже видел, как тяжелая бадья летит вниз и плющит в кровавую лепешку голову ненавистного татарина. Но в последний момент что-то помешало Славке осуществить свою задумку, и он поспешно подтянул бадью на прежнее место. "Нет, так не годится, – думал Мамакин. – Начнётся следствие, выяснят, что Славка имел на Габидуллина большой зуб, наверняка кто – нибудь расскажет следователю или военному дознавателю о сегодняшнем конфликте в казарме и тогда доказать, что бадья упала случайно, будет очень тяжело. Надо выждать момент, когда у Славки будет железное алиби и его никто не сможет обвинить тогда в убийстве татарина".
Мамакин допел арию до конца и замолчал, было слышно как стучат по бетонке покованные нержавейкой солдатские каблуки. Ренат Габидуллин шагал замыкающим в последней шеренге. После утреннего перепуга он уже давно пришел в себя и уверовал в то, что родился под счастливой звездой, хотя его нет-нет да посещали беспокойные видения. Пять месяцев назад он во время самохода за водкой попал в лапы к рексам и отсидел на губе пять суток. За разбитую голову Мамакина ему могли дать больше, а на губу он больше опадать не хотел. Габидуллин вспомнил, как он через пять суток вернулся с губы и едва дошел до казармы. Болело всё: рёбра, почки, ломило суставы, кружилась голова. Сам чернявый, Габидуллин, казалось, превратился чуть ли не в негра. Грязные, чуть обмороженные руки тряслись. Одним словом, на губе Ренату было не сладко. Начиная с раннего утра их будили и выгоняли на зарядку, на небольшом пятачке перед корпусом гарнизонной комендатуры они превращались в верховых лошадей – "рексы" ездили на их спинах по плацу наперегонки, устраивали азартные соревнования, кто победит в скачках. Ренат два утра подряд возил на хребте огромного ефрейтора "рекса" и чуть не сорвал себе спину, а за то, что Ренат отставал от остальных "рекс" ефрейтор бил его пудовым кулаком по почкам. После зарядки штрафникам давали наскоро проглотить несколько ложек холодной каши без мяса и гнали на гарнизонные работы – чистить солдатские нужники. Даже ночью штрафники не высыпались. Их то и дело поднимали с деревянных нар без матрасов скучающие дежурные, устраивали им "отбой – подъем" по горящей спичке, с теми, кто не успевал занимались до утра индивидуально. На губе сидели танкисты, связисты, краснопогонники, автобатовцы, но больше всего здесь было представителей мабуты.
Даже в тот период, когда он был салабоном, Ренат не испытывал такого унижения и стресса, как на гарнизонной губе. А в салагах Ренату досталось ох как не сладко.
ЗА ПОЛТОРА ГОДА ДО Ч.П
Их привезли, что называется, в чистое поле. Вернее, это было не поле, а лесная поляна среди болот, на которой стояло несколько дырявых палаток.
Пьяный лейтенант выстроил их на грунтовой дороге и прокричал.
– Здесь, на этом месте вам предстоит построить казармы для военно-строительного отряда, проложить бетонную дорогу, протянуть теплотрассу, связь. Вам повезло, что прибыли вы не на пустое место. До вас вот этим воинам выпала незавидная участь ночевать, мерзнуть в палатках, греться у лесных костров, не мыться по нескольку недель подряд, терпеть неудобства и сырой климат. Вот кому достались все тяготы службы, – лейтенант показал на угрюмых, заросших щетиной солдат, которые сгрудились у палаток и с интересом наблюдали за новобранцами. Ренату на миг показалось, что ледяные глаза этих обмороженных минувшей зимой, изможденных, озлобленных неустроенностью быта солдат вспыхнули кровожадным волчьим огнём.
– Но они сделали главное, – продолжал выкрикивать лейтенант, стоя перед двумя сотнями новоиспечённых солдат, – к этой весне они расчистили площадку под казармы и к осени вашими руками здесь должны быть построены шесть казарм, штаб, столовая, клуб, водокачка, баня. Времени на раскачку нет, завтра вам выдадут инструменты, разделят по ротам и отделениям, каждой роте поставят конкретную задачу. Пока вами будут руководить сержанты и прапорщики. А сейчас прием пищи и отдых до утра.
– Разойдись…
Утром на грузовой машине привезли инструмент: штыковые и совковые лопаты, тяжелые ломы, острые заступы, брезентовые рукавицы и работа закипела. Уже через неделю на бывшей лесной поляне появились фундаменты казарм и штабного корпуса. Огромные машины не успевали подвозить с бетонного завода жидкую тяжелую массу, которая лилась ручьями и реками в траншеи фундаментов, распирая опалубку, сколоченную из толстых досок. Через месяц привезли каркасные щиты и казармы стали расти как грибы после дождя. К середине лета в помещения проводили уже воду и отопление. Теплотрасса, укутанная стекловатой для сохранения тепла и блестящей толстой фольгой от ветра и механических повреждений, чужеродно пронзила темный лес, как будто блестящая заточка, проткнувшая печень.
Руководил строительством какой-то гражданский прораб, бегавший по стойке с кипой чертежей. Плац перед штабным корпусом выложили из толстых плит за три дня. Песчаная подушка была неровной и плиты "играли". Приходилось с помощью подъемного крана приподнимать покосившуюся плиту, подсыпать под неё песок и потом снова укладывать, ровняя края с соседними плитами. Стыки плит заливали бетоном.
Но не тяжелая работа пугала Рената. По ночам, а то и днём возникали бесконечные пьяные драки, а нередко и поножовщина. Контроль со стороны командиров был слабым и старослужащие, те самые угрюмые воины, которые расчистили поляну для ВСО, дождавшись смены, работать совсем перестали и напивались каждый день до чертиков. Пятьдесят человек держали в ежовых рукавицах всех новобранцев, которых без малого насчитывалось двести пятьдесят человек. Призыв Рената был "разношерстным", но больше всего было ребят из Ташкента и Алмалыка. Может быть поэтому старослужащие всех называли "гуронами", отождествляя их с южными нациями. Попал в "гуроны" и призывник из – под Уфы Ренат Габидуллин. Ташкентские и особенно алмалыкские держались плотной кучкой, поэтому им легче было переносить тяготы службы. Ренату и другим не алмалыкским и не ташкентским ребятам приходилось куда тяжелее. Через полгода, к началу осени, пришло пополнение. На дембель ушли немногие счастливцы из первопроходцев, из пятидесяти человек: кто замёрз пьяным в лесу, кого зарезали в жестокой драке, кого посадили в тюрьму или отправили в штрафбат, кто отравился метиловым спиртом. После того, как отчалили на гражданку озверевшие дембеля, в части стало поспокойней, да и в светлые просторные казармы провели электричество и отопление, роты на сто процентов укомплектовали офицерами, прапорщиками, сержантами из учебок. Зиму солдаты провели в тепле и относительном спокойствии, если не считать прорыва в нескольких местах наружной теплотрассы. Тогда тридцатиградусные мороз прихватывал систему отопления и вся часть выходила в трескучие морозы отогревать трубы отопления кострами и газовыми горелками. В эти авральные дни находиться в казармах не было никакой возможности и все спали у костров, облачившись в тяжелые ватные штаны и серые валенки, укутавшись теплыми армейскими бушлатами и накрепко завязав под подбородками тесёмки ушанок.