За стеклом замутнел, задымился реденько воздух — степь нагревалась, а за Кара-Суем, за домами, все ближе набегающими на машину, над поймой реки молочной белью еще стлался туман.
Должно быть, и начальника полигона известили о звонке, он ждал в кабинете, поднялся навстречу Янову — высокий, грузный, в серой форменной рубашке, заправленной в брюки, с огненно-красными лампасами.
Кабинет простой, на белых боковых стенах два портрета, третий над столом — поясной — генералиссимуса, скромно, без единого ордена. Мебель полумягкая, без претензий. Все говорило, что хозяин проводит тут немного времени. И точно: генерал мотался по бетонкам с одной испытательной площадки на другую — зимой в «ЗИМе», летом в открытом «газике».
Его обветренное, обожженное солнцем, степной сушью лицо было грубовато-задубелым, вылуженным и шорхлым. В войну генерал — заслуженный артиллерист; имя его гремело в превосходных степенях в газетах, было известно не в узеньком армейском и даже фронтовом масштабе — известно малому и старому во всей стране.
— Потревожили рано, Василий Иванович?
— В нашем положении, товарищ маршал, не бывает рано. Лучше успеть, чем не успеть.
На полном лице — улыбка, и стало очевидным — добр.
— Верно. Вот Борис Силыч… Наши штатские друзья успели в Москву сообщить.
Короткий смех колыхнул глыбистую фигуру начальника полигона.
— Успели! Вчера по этому телефону был разговор.
В углу, куда он показал, на квадратном невысоком столике, покрытом темно-зеленым сукном, вокруг селекторного коммутатора с баянным двухрядьем сигнальных глазков сгрудилось полдесятка разномастных телефонов. Желтоватый, слоновой кости аппарат горбатился у самой стены. Янов знал, что́ это за телефон. У него в московском кабинете стоял такой же — прямая связь с правительством.
— К испытаниям все готово? — подходя к столику, спросил он. — Неувязок нет?
— Все готово. Окончательно уточнили детали с генералом Сергеевым, со всеми службами: инженерной, телеметрической, с авиаотрядом.
— Ну, хорошо, хорошо…
Уже у столика Янов внезапно подумал: а что скажет? До этого представлялось: его аргументы неотразимы, вески. Уж кому-кому, а ему, опытному человеку, было ясно — за решением должны стоять не эмоции, а твердый, холодный расчет, железная логика. Есть ли это? Не говорить же о своем военном прошлом, о погибших ребятах, о той девчушке? Да, так бывает: казалось все четким, неоспоримым, а теперь, выходит, есть только чувства, душевные эмоции да не бог весть какая свежая мысль. «Надо до конца проверить, испытать…»
Всего секунду он замешкался в раздумье перед столиком с телефонными аппаратами, но эта секунда не осталась не замеченной начальником полигона: генерал слишком хорошо знал не очень ровную судьбу этого невысокого, в сером габардиновом пальто человека, с мягкими и глубокими складками вокруг рта, кустистыми бровями, с седоватой стрижкой — короткие волосы видны ниже черного бархатного околыша фуражки. Что он? Веки опущены, под глазами синеватые круги, как нечеткие оттиски печати… Недоспал! Да и то — духота Кара-Суя… Или другое?
Под его пристальным взглядом Янов ощутил неловкость. «Еще, чего доброго, подумает: мол, боюсь этой трубки, как черт ладана!» И, решительно берясь левой рукой за изжелта-белую, слоновой кости трубку и еще не повернувшись к столику, услышал негромкий и вовсе не насмешливый — к чему приготовился — голос генерала.
— Разговор был полушутливый. Считают лишним такой эксперимент. Но извините… Борис Силыч пошутил над какой-то вашей историей с ребятами в войну под Сталинградом: маршал, мол, все дела с той историей сверяет…
«История! Сверяю дела. Ишь ты!» — Янов поднял прохладную, еще не успевшую нагреться трубку — позднее, днем, в кабинете будет плавиться тугая духота — и, подняв ее к уху, сказал сердито, будто был недоволен телефонисткой:
— Маршал артиллерии Янов. Соедините с секретарем ЦК.
И сразу в трубке густоватый, с сиплинкой и одышливостью голос — врастяжку, со смешинкой:
— Здравствуйте, Дмитрий Николаевич! Рань, извините. Но — военные люди, с петухами встаете… Не ошибся?
— Не ошиблись. Свои, внутренние, петухи не дают покоя.
— Понимаю. А как с «Катунью»? Сегодня испытания? Комплексно, всей системы?
— К испытаниям все подготовлено.
— Не лишне? Конструкторы — люди ученые, считают: «Катунь» без изъянов, как богиня!..