Сергей Умнов, в рубашке с засученными рукавами, взъерошенный и возбужденный, стоял у стола, заваленного расчетами и чертежами. Перед ним, чуть расставив ноги, скрестив руки на авиационной двубортной куртке с начищенными пуговицами, — подполковник. Сергей увидел Фурашова, дрогнули, скосились привычно брови, сразу делая лицо грустно-трагическим. Он поздоровался, кивнул на подполковника:
— Знакомься, подполковник Сластин, — и без паузы продолжал разговор: — Не знаю, не знаю, какое будет наше решение, Станислав Иванович.
Подполковник с мягкой снисходительностью рассмеялся, открыв щербатинку — передний зуб сколот, — нетерпеливо откинул светлые маслянистые волосы.
— Но подумайте… В межведомственных нормалях на «Катунь» записано, что предприятие сдает продукцию проверенной, опробованной. Так? А теперь скажите, с каким интервалом, по-вашему, «сдохли» позавчера три шкафа?
— С каким?.. Первый — в двенадцать часов, второй — в тринадцать, третий геройски сопротивлялся, — Умнов силился взять шутливый тон, — и, пожалуйста, закрыл глаза только в пятнадцать.
— А первый, говорите, в двенадцать? — в голосе подполковника явный подвох.
— Да.
— Та-ак… А мне известно, что в девять утра. Где же правда, Сергей Александрович?
Сергей покосился на Фурашова и глухо-проговорил:
— Мы готовы дать письменную гарантию… Гарантийный срок работы панелей будет сокращен.
— Скажите, а эта самая их работа зависит от вас? От того, какой срок дадите? — Подполковник, спокойно выдержав взгляд Умнова, вдруг растопыренными пальцами подвинул на столе какие-то бумаги: — Нет, Сергей Александрович, акты подписать не могу.
— Но это только ваше мнение.
— Видите ли, я уже имею право на свое мнение, — опять показал веселую щербатинку подполковник.
— Как это? — вырвалось у Сергея.
Сластин рассмеялся:
— Календарных я отстукал семнадцать лет да почтя четыре года фронтовых. Они — год за три. Теперь я, как говорят в армии, пожалуй, могу иметь свое мнение: «уйдут» меня за вольнодумство — так с коштом, с пенсией.
Подполковник скользнул взглядом по Фурашову и, кивнув Сергею, ушел.
Умнов поднял глаза — в них и смущение, и желание понять, как Фурашов воспринял всю эту сцену.
— Видал? Мало мне «сигмы» — от нее одной концы отдам, а тут еще шею пилят с проклятой гарантией!
— Ну, концы не отдашь и шея останется, Сергей, цела. А подполковник, чую, прав.
— Прав! Прав! — взорвался Сергей. — Электровакуумщики нет-нет да и подводят — лампы, сопротивления, конденсаторы! — Он махнул рукой, словно желая сказать — все равно не поймешь. — Ладно, садись, Алексей…
Присев напротив, Фурашов глядел на Гиганта, все еще колюче-ершистого. Он трудно отходил после разговора со Сластиным и сейчас явно бесцельно, чтоб оттянуть разговор, рылся в бумагах. Свет из зарешеченного окна падал на стол, где-то попискивал разрядник, вентиляторы с мягким шорохом продували шкаф. Алексей пропел, как пробормотал:
Разом взглянули друг на друга, тихонько рассмеялись: от песенки дохнуло далеким академическим временем, в общем-то милым и беззаботным, свободным от сложностей жизни: учись, грызи науку. «А ты? А он? А она? Ну?!» Даже не песенка — дурашливая фраза, бессмыслица. Кто ее выдумал, неизвестно, но она срабатывала в былые времена неотразимо.
Фурашов сказал:
— Вижу, лопнешь, Сергей! Ну и вспомнил.
— Лопнешь! На носу госиспытания, а тут… Ну да ладно. Как ты живешь-то?
— Живу не тужу, хотя все не просто.
— Как Валя, девчонки? Звонил тебе — след простыл.
— В Кара-Суй мотался, с наставлением. Говоришь, госиспытания, на вооружение «Катунь» принимать, а как ее использовать?
— А-а, слышал! Наставление…
— Накидали таких замечаний — век не расхлебать! Ты-то ведь читал ваш ответ?
— Так, мельком…
Он опустил глаза, будто силился что-то отыскать среди вороха чертежей. Алексею эта привычка была знакома: не хочет распространяться — есть серьезные против него, Фурашова, доводы.
— А дома как? — опять спросил Умнов.
«Нет, друг, не улизнешь, не отступлю!»
— Ты уже спрашивал! Брось, Сергей!.. Говори прямо, что тебе в этом наставлении не пришлось? Желания военных ясны: повысить требования по дальности, обеспечить возможность вести «Катунью» ракетный огонь…
Пальцы Умнова дрогнули, застыли на бумагах в напряжении. Выходит, угадал. Фурашов помедлил, потом сказал теплее:
— А дома, Сережа… Взял Валю из больницы, воюю с девчонками…