Умнов поднял глаза: в их прищуре за очками — искренняя, дружеская озабоченность.
— Может, лучше будет?
— Может…
Фурашов, еще входя в лабораторию, заметил в углу, напротив стола Сергея, ведущего конструктора, обыкновенную школьную доску. Теперь, подумав, что настал момент залучить Умнова в качестве союзника, а уже потом идти к Бутакову, Алексей обернулся к доске:
— Слушай, Сергей, давай сюда!
Умнов тягостно вздохнул и с неожиданной болью, искренне, просительно сказал:
— Не впутывай ты меня! Я и так запутанный…
— Да ты выслушай! — Алексей через стол поймал руку Умнова. — Минута всего.
Тот поднялся нехотя. Фурашов, торопясь, ладонью смахнул с доски обрывки каких-то формул, квадратики и кружки — остатки, видно, блок-схемы, подхватил истертый шарик мела.
— Элементарный подсчет! Смотри! Объект, вот ВРБ, то есть вероятный рубеж бомбометания. Естественно, имеется в виду атомная бомба, все учтено… так?
— Ну так, — неохотно согласился Умнов.
— А если завтра, Сергей, на эти «летающие крепости» поставят ракеты «воздух — земля»? Да с атомными головками? Тогда что? Тогда рубеж отодвинется вот куда! — Алексей быстро провел дугу дальше от объекта. — Правильно?. И чтобы не разбомбили объект, надо встречать самолеты уже тут, — опять черкнул мелом, — значительно раньше.
— Хватаешь далеко! Что будет? А я не знаю, что еще будет.
— Надо предугадывать! Обязаны.
— «Катунь» создана с учетом современного состояния боевой авиации.
— Но нельзя такую махину создавать без учета перспективы! Кстати, сама «Катунь», к счастью, в определенной мере учитывает эту перспективу…
— Так чего же ты хочешь? — Сергей уперся недоверчивым взглядом в чертеж на доске.
— Я сказал: увеличить границы дальности обнаружения целей, их захвата и обстрела. И… залповый огонь на случай массированных налетов.
— Хватил! — Умнов присвистнул.
— Не хватил! Пойдем, Сергей, к шефу. Вот расчет, все точно…
Умнов покосился на четвертушку сложенной бумаги в руке Фурашова, которую тот вытащил из кармана кителя, и тень испуга мелькнула на его лице. Он замахал руками, будто отбивался от внезапной пчелы:
— Нет, нет! Что ты! — Шагнул к столу, захлопал ладонями по бумагам и чертежам, не поднимая глаз, сказал: — Был уже один такой, вчера тащил к главному, а сегодня — вот! — отхватил две путевки в санаторий… И мне чтоб гарбуза получить? Уволь!..
«Эх, Сергей, выходит, зря надеялся на твое союзничество! Что ты нервничаешь, Гигант? Вижу, не в приходе подполковника Сластина дело, слишком хорошо знаю тебя: посерьезнее есть причины. Придет время — откроешься».
— Ну что ж, понял! — сказал Фурашов.
Руки Умнова застыли на бумагах.
— Что понял? Что?!
— После, Сергей… До свиданья. А расчет все же посмотри на досуге.
Странно: Алексей не испытывал никакого зла, даже обычного неудовольствия, когда положил четвертушку листа перед оторопелым Умновым и вышел из лаборатории. Просто ощутил какую-то пустоту внутри. А выйдя в прохладу коридора, почувствовал, что там, в лаборатории, было душновато, липко-влажно. И то ли от этого, или еще от чего-то неясного, ощутил жалость: «Разные у нас пути-дороги. Нелегко и ему приходится!» Легко, как говорит Костя, из нашего брата было только Адаму: «И одежду не носил, и в райском саду жил». Журналист — язык подвешен.
Сергей все еще швырял по столу бумаги: «Черт!.. Куда запропастились?»
Из-за линейки шкафов вышел инженер лаборатории, молодой выпускник института, худощавый очкарик в белом халате, и оторопело остановился: в таком состоянии еще не видел своего руководителя, ведущего конструктора.
— Сергей Александрович, вы что-то… потеряли?
— Да, да, очкарь… Ах, черт, извините, Эдуард Николаевич! Акты, понимаете… Только что Сластин принес.
— Так вот они! — Инженер показал на бумаги, лежащие с краю стола.
Умнов решительно сгреб их, подбил на столе точно карты и, подняв перед собой, разорвал пополам.
— Постойте! Сергей Александрович! О них спрашивал сам Борис Силыч. Акты ведь! Шкафы предназначены для головного объекта…
Умнов, будто ничего не слышал, молча рвал акты в клочки. Бросил обрывки в плетеную корзину под столом.
— Маленькая честность лучше большого бесчестия, как сказал бы мой товарищ-журналист… Шкафы будем ставить на новое испытание!
Неяркий свет, фильтруясь сквозь серые плотные шторы, заполнял всю комнату позади рабочего кабинета главного конструктора. И от этого в ней было как-то особенно уютно. И — удивительная тишина. Мягкие, молочного цвета обои как бы впитывали свет, и казалось, стен или вовсе нет, или они раздвинулись — комната широкая, просторная.