Выбрать главу

Фурашов сел в низкое кресло перед таким же низким столом. Взглянул на Бутакова. Бесстрастным, немножко бледным показалось худощавое лицо главного.

— Чему обязан? Вы ведь от генерала Сергеева?

— Я — о наставлении… О том, что некоторые параметры, технические требования на «Катунь», записанные в тетезе, устарели, Борис Силыч. Вернее, как только мы примем «Катунь» на вооружение, может случиться, что оружие нападения противника… Словом, на объект бомбардировщики уже будут сбрасывать не бомбы, а, скажем, тоже ракеты…

— Позвольте, — мягко перебил Бутаков, и глаза его живо, молодо блеснули. — Конечно, может случиться все что угодно! Сейчас, завтра… Предвидение человека несовершенно. Но против ракет нужна принципиально новая система. У «Катуни» же свои задачи.

— Нет, нет! — заторопился Фурашов, чувствуя, что неверно понят, и подался вперед. — Я неточно высказался! Имею в виду одно: надо дальше встречать бомбардировщики — только и всего! Такая возможность у «Катуни», по моим расчетам, есть. И наставление это отражает. Просто, Борис Силыч, надо не обкрадывать «Катунь», а использовать до конца заложенные в ней возможности!

Фурашов осекся. Переборщил? «Обкрадывать, использовать до конца…» Слова-то все какие! Истины в последней инстанции. Я — Фурашов, все знаю, понимаю, а он вот сидит, дурак, и ничего вроде не смыслит. Встанет сейчас, скажет: «А не пошли бы вы…» И будет прав».

Профессор, глядевший на него пристально, но, как показалось Алексею, холодно, без интереса, поднялся с кресла.

— К доске… Можете?

— Могу!

— Стирайте!

Бутаков то ли не заметил, то ли, может, сделал вид, что не заметил ни мальчишеской поспешности Фурашова, с какой он выпалил «могу», ни последующего смущения. Алексей же мельком подумал: «А профессор остался таким же — «к доске!»

И опять, как-перед Сергеем Умновым в лаборатории, Фурашов с военной четкостью (сам почувствовал ее и самому понравилось) выкладывал свои расчеты, увлекшись, совсем не думал, воспринимает ли их главный, не видел, что тот молча стиснул изящными пальцами подбородок — вокруг большого пальца проступила белая, точно мелом очерченная дужка.

Алексей закончил и, оглянувшись на Бутакова, в напряженном возбуждении замолчал. Что скажет? Бутаков тоже молчал, рассеянно смотрел мимо Фурашова на формулы и расчеты, на довольно примитивный чертеж: вокруг косо заштрихованного неправильной формы многоугольника концентрические линии рубежа вероятного бомбометания, дальностей захвата цели, зоны огня, смотрел, словно и после того, как умолк этот инженер-подполковник, он не надеялся проникнуть в его слова, в его простенький чертеж, но лицо — спокойно, непроницаемо, и Алексей вспомнил слова Умнова: «Не до того ему, систему «дальней руки» вынашивает. Грандиозно!»

Отняв руку от подбородка и не взглянув на Алексея, Бутаков прошел к столу. «Ну вот, сейчас будет разнос, — мелькнуло у Фурашова. — Нет, надо до конца защищаться».

Бутаков порылся в стопке журналов в ярких и броских обложках.

— Вы читаете по-английски?

— Плохо. Учил в академии, уже забыл.

— Вот что написано о «Найке». Журнал «Орднанс». Да и другие: «Лайф», «Авиэйшен уик»… Посмотрите данные, тактико-технические параметры.

На развороте двух страниц глянцевой бумаги яркие, броские, будто рождественские, картинки: красно-бело-голубые. Вот ослепительно белая ракета «Найк» на стартовом столе, кругом — бетон и небо; здоровенные, как боксеры, парни в касках, бутсах и вроде бы в лыжных костюмах, бегут к заряженной машине, а выше, крупным планом, — драматический момент: ракета уже врезалась в белый фантастически-могучий самолет, огненный взрыв словно сдавил вокруг густо-синее небо. Алексей увидел и табличку, набранную убористо-мелким шрифтом, быстро пробежал строчки. Затем торопливо, точно журнал вдруг ожег пальцы, отложил его на край стола. Вот как легко и просто, одним махом отвел все твои доводы профессор! Неужели все? Не доказал? Неубедительно?..

— Я бы к вам не пришел, — наконец сказал Алексей с сухостью во рту, — если бы не верил в это, если бы не был убежден в важности…

И замолчал. Что же говорить? Что? Молчал и профессор. На том совещании, когда, приезжал вместе с генералом Сергеевым, Алексею показалось, что профессор не лишен позерства. Странно, что сейчас подобного ощущения он не испытывал, хотя Бутаков стоял так же, как тогда, — немножко картинно, откинув голову назад. Веки прикрыты, руки за спиной. Теперь Фурашов увидел и другое: лицо устало, не очень свежо, синеватая стариковская сморщенность век.