– Итак, никто своего имени не помнит, – начал все тот же оратор. – Кажется, нам стоит придумать новые.
Что же ему так жить хочется? Прямо лезет с идеями.
Пленительно было смотреть на огонь. Разум отстранялся от тела и подлетал к пламени все ближе, заглядывая в его жаркие глаза. Еще немного – и можно дотронуться и ощутить это заботливое тепло. И забыться.
– Я буду Гаем.
Никто не ответил.
– Трудно придумать имя. Можете фантазировать, сколько влезет.
Он опустошил жестянку. Его напарник повторил.
– Мы еще не осмотрели наши вещи. Вдруг нам что-то оставили.
Тишина. Его напарник послушно залез в карманы. Из куртки вынул листок бумаги.
– Написано: страховой агент.
За два дня все брали разные куртки. Они перемешались. Возможно, это и не его бумажка.
Теперь закопошились девушки.
Та, что сконфузилась, – звезда кино для взрослых.
Спустившаяся за ней – программист.
Порезавшая руку – учитель начальных классов.
Моя очередь.
Он сунул руку в карман и нащупал скомканную бумажку. Вытащил и прочитал про себя.
Да ну, конечно же.
– Что там?
– Хирург.
Остался последний. И одиноко висящая на крючке куртка. Гай, дожевав желейную массу, прошел до нее, запихнул руку в левый карман и вынул бумажку. Лицо его на миг побледнело, как только глаза увидели буквы. Почти сразу он совладал с собой. Нервная усмешка проскользнула по его лицу.
– Бред какой-то. Написано, что я насильник.
Его смешливый тон никто не поддержал.
– Да вы что? Это же просто листок, – он скомкал его в ладони и выкинул на крыльцо. – Смотрите: ничего нет.
Молчание.
– Да бросьте.
Он стоял около входной двери и переводил глаза с одного на другого.
– Жалкая бумажка. Кто меня вообще за язык тянул, – пауза. – Поем еще.
Гай скрылся в кухне, но оставшиеся не сразу отвели глаза от проема, точно наблюдая за тенью.
Он снова повернулся к пламени.
На его месте мог быть я. Ага. Хорошо, что я не на его месте. Почему я не сказал, что куртки поменялись?
Красно-желтые языки извивались в такт природной мелодии, то вздымаясь, то низвергаясь. Губительное потрескивание аккомпанировало танцу. Горка дров таяла. Из обугленного нагромождения вырвалась оранжевая искорка и плавно опустилась на ковер.
Наверно, я трус.
Скрежет металла. Противный и лязгающий.
Хах, мстит жестянке. Потому что не может мстить нам. Что я несу.
Снова лязгание. Люди молчали, позабыв друг о друге. Все увлечены своими мыслями. Наверно, только сейчас каждому полностью пришло осознание: я не знаю, кто я такой.
Хирург? Какой же я хирург? В жизни не терпел медицину. Кажется. Шутка, наверно. Либо я совсем себя не знаю. Тоже мне. Вряд ли я лечил людей. Я крови боюсь.
Огонь припекал. На лбу выступил пот. Он вытер его и смахнул в огонь. Потом вышел из дома и присел на крыльце, там же, где и в первый день.
Снаружи теперь так же душно, как и в доме. Где же свежий воздух? Чертов туман не пропускает. И ветра нет. Хоть для приличия бы подул. Невозможно дышать.
Погода была странной. Он не знал, менялось ли что-то в природе: когда лег спать, светило стояло посреди неба, когда проснулся – там же. Не уходил туман, не дул ветерок. Деревья стояли неприкаянные, точно прикидывались неживыми. Или играли в прятки.
Он поднял со ступеньки мелкий камушек и бросил в сторону.
Это я.
Поднял еще один и бросил в другую.
Это тоже я.
Третий полетел в высохшую грязь.
И это я. Кто из них настоящий?
Больше камней не было.
Все мертво.
Лысое пятно грязи выползало из-за дома.
Странно, его раньше не было.
Он поднялся и подошел к нему. За домом не было травы, лишь голая земля, изрезанная бороздками. Он глядел на это место и не мог вспомнить, что было под ногами, когда они втроем возвращались с дровами. Отчего-то ему казалось, что ступать было мягко. Взор следовал вдоль границы пятна и наткнулся на горку. От нее в стороны расползались борозды. Глаза замерли, мозг соображал. Да, именно там он закопал осколки. Окровавленные осколки.
Я отравил землю? Неужто ее так воротит от крови? В этом мы вроде похожи.
Он шаркнул землю и затер несколько бороздок. Невысоко поднялась пыль и тут же медленно опустилась на ботинки. Он засунул руки в карманы хлопковых брюк.
Привыкай к крови. Вдруг придется вкусить еще.
Он перевел взгляд на дом. Низшая часть стены обрамлена плиткой песчаного цвета, выцветшей даже под слабым воздействием затуманенного светила. Неизвестно, сколько времени оно палит это сооружение. Здание могло стоять уже сотню лет. Кое-где плитка отвалилась – в тех местах зияли бетонные проплешины.