Баки сухо сглотнул и закрыл глаза, зажмуривая их с силой, до пятен и мерцающих звёзд. Это было похоже на наваждение: дурман трав и жирной влажной земли, и то, что он слишком давно не выплёскивал своё семя — всё связалось в один узел, и поэтому он сидел сейчас, и его сердце настойчиво бухало в голове, в затылке, и от этого же во рту пересохло, а член набух, приподняв ткань килта. Баки положил сверху свою тяжёлую ладонь, придавливая его, и сжал зубы, чтобы не подать голоса — таким долгожданным было прикосновение.
Пришлось вставать и идти подальше — к лесу, через низкие густые кусты вереска к зарослям орешника, которые Баки давно присмотрел — оттуда можно будет наблюдать за холмом незамеченным. Идти подальше от входа в землянку, где за шкурой тихо возился и фыркал Стив. Баки в который раз почувствовал укол тупой и сладкой боли, перекатывая внутри рта вызнанное имя. Оно так подходило, было таким хорошим, обтекало друида второй кожей — и от этого Баки чувствовал лишь, как крепнет между ним и мальчишкой что-то, чего не должно быть на этом свете. Хозяин имеет раба. Господин пользует раба. Вожак берёт своё, причитающееся ему, принесённое его людьми ему на милость. Он не думает и не мучается, он имеет власть над жертвой. Он берёт своё - и не вспоминает о случившемся больше. Тут не было хозяев и не было рабов. Жертвой был он сам, собственноручно принёсший себя на служение друиду в своей же голове. Всё было неправильно. Нелепая, неловкая, странная связь. Баки знал наперёд, что им обоим будет только хуже от неё. Если только друид не прикончит его во сне.
А лучше бы прикончил. Потому что Баки знал и другое — велики шансы проиграть этот бой с самим собой. Никогда он не отличался особой терпеливостью. И отсутствие руки его не остановит — он уже чувствовал, как сила постепенно возвращается в его тело. Рана затягивалась, обрастала новой кожей и постоянно чесалась. Тело ощущалось неловким, однако его силы уже хватит, чтобы напасть, уткнуть друида лицом в траву — и одной руки хватит на это, ещё есть зубы, и колено, чтобы придавить сверху — чтобы не трепыхался. Придушить немного, задрать рубаху, натянуть подолом на голову. Раздвинуть ягодицы и взять его, как он делал это прежде с другими: быстро и жёстко, не задумываясь, грубо утоляя рвущийся наружу голод.
Баки смял свою мошонку, чувствуя, что стоит ему коснуться члена, как он выльется семенем на собственные пальцы. Ещё никогда он не чувствовал такого голодного, непримиримого желания взять своё, взять то, что никогда не было и не будет его — и никогда ещё не испытывал ощутимой тянущей боли от того, что запретил себе делать это. Он смотрел, не дыша и не моргая, как Стив выбрался из-за шкуры, как с волнением оглянулся вокруг, не застав его на прежнем месте. Ощущение того, что его искали, что он не пустое место для друида, навалилось на него щемящей тяжестью, от которой закружилась голова. Встрёпанный мокрый жаворонок, Стив, — Баки успел только подставить пальцы, как по ним растеклось тёплое. Облегчение нахлынуло на него, как вода омывает раскалённые солнцем камни, как снимает их жар и уносит с собой дальше, выстуживая течением и глубиной. Баки, ещё отходя от спазма, выровнял дыхание, сжал руку в кулак и медленно разжал, расправляя мозолистую ладонь. Поднял к лицу, втягивая носом запах. Он знал его, всё было таким знакомым — и вместе с тем совсем чужим. Семя пахло разнотравьем, влажной землёй и немного солью, словно он уже стал частью всего этого.
Баки нахмурился и обтёр пальцы о килт, заправил выбившиеся на лицо волосы назад и отправился вглубь леса искать воду — чуткий нос обещал ему, что поиски не будут долгими.
Он не позволит взять другому себе верх. Пускай лучше друид убьёт его, пускай отравит, если он не уйдёт убивать чудовище раньше этого срока. Пускай он больше никогда не чувствует этого голода, потому что когда тот приходит — он не может думать, он не видит ничего вокруг кроме того, что он собирается взять.
Ему нечего брать тут. Тут всё — друида. Стива. Не его.
========== 10. Преддверие Самхейна ==========
Воздух раннего утра дурманил, острой прохладой вонзался в лёгкие, заставлял двигаться ещё быстрее, ещё точнее.
Баки танцевал по поляне, которую нашёл давно — там, за орешником, куда сбегал, не в силах выносить присутствие Стива рядом. Поляна оказалась достаточно большой, почти идеально круглой, и вся поросла изумрудно-мягкой травой, совсем не такой, какая начиналась в подлеске. Трава словно ластилась к ступням даже сейчас, пожухшая и вытоптанная его постоянными танцами с мечом или ножом.
Всё острее чувствовался пряный запах поздней осени, всё холоднее было по утрам, и первой изморозью покрывалась трава вокруг их берлоги. Баки сбегал из-под нагретого их дыханием свода на заре, когда розовел самый край неба над лесом — и для него этот миг был как резкий хлопок в ладоши над ухом.
Чаще всего Стив ещё спал, закинутый ворохом тёплых шкур. Баки делал это уже ночью, когда друид засыпал, совсем не накрываясь, в одной длинной льняной рубашке. Через некоторое время, когда темнота неба становилась глубокой, иссиня-чёрной, он начинал дрожать и клацать зубами — и Баки едва удерживался, с каждым разом всё сложнее, чтобы не лечь к нему под бок, не обхватить рукой, ногами, не начать отдавать тепло своего тела. Баки накидывал на него три шкуры, превращая в ком меха. Сам же привычно спал под одной, и ему на самом деле хватало. Он думал о том, как друид отогревает эту берлогу зимой. Неужели одного разведённого посреди небольшого помещения костра хватает? Не зря в своде есть отверстие для дыма. Баки ждал с нетерпением и боялся холодов: отчасти потому, что знал — им придётся делить одно ложе на двоих просто потому что так на порядок теплее, и потому, что никогда прежде не зимовал в таких условиях. В его комнате на его половине фамильного замка всё отапливалось благодаря огромным каминам.
Баки выбирался из землянки, каждый раз улыбаясь, глядя на эту дышащую кучу, под которой даже не угадывались очертания фигуры. Баки знал, что друид не расстаётся со своим ножом даже во сне. Он не пытался научиться доверять ему. Баки не думал об этом. Он просто уходил и танцевал до изнеможения, скинув с себя всё, кроме килта, тяжёлого пояса и ножен — чтобы привыкнуть к весу снаряжения.
Дисбаланс и неуклюжесть ушли не сразу. Даже то, что он усох и стал чуть быстрее, не помогло ему в борьбе со своим покалеченным, разбалансированным телом. Он был испорчен. Но он знал то, что если кто и может его переплавить, так это он сам. Тем, что будет осваивать своё тело и свои возможности заново. Так, чтобы отлить себя по-новому, не менее крепким и смертоносным оружием.
Сначала он пытался втолкнуть свои прежние навыки в новые условия, как если бы пытался надеть на себя чужие воинские ремни. Где не надо бы — давило, где надо — провисало бы, и ничем хорошим это бы не закончилось. Старому было не место в настоящем. Баки пришлось придумывать новые приемы боя именно для нынешнего себя. Он упирал на гибкость и скорость там, где раньше работала несокрушимая сила и возможность принимать удар на щит. Он развивал свою скрытность и внезапность, хотя раньше чаще всего шёл напролом, не таясь — чтобы не терять время. Дело двигалось, хоть и медленно. Баки знал: время ещё есть. Он чувствовал каждый из дней, которые Стив словно пропускал через себя, и невидимыми, но совершенно явными сменами настроения отсчитывал их, упорядочивал. Баки заметил, когда он начал надевать неровно вязаную из овечьей шерсти накидку, заметил лёд по краям воды в рукотворном озерце — и понял, что должен поторопиться. Ему нужно было ещё подготовить своё оружие. Ему нужно было серебро, и он был уверен, что у друида оно есть, нужно только поискать как следует.