Он со всей силы опустил руку вниз, не раздумывая. И вспорол Баки живот.
Боль захлестнула неостановимым потоком. Друид бил и бил, брызги крови запачкали его задранную рубаху, он шептал только: ненавижу, ненавижу, ненавижу. Баки хотел орать, но не мог открыть рта. Его губы срослись, и даже стоны боли и ужаса выходили едва различимыми за отвратительным чавканьем. Сознание туманилось, терпеть не было никаких сил. Хотелось орать, чтобы заглушить взбесившиеся ощущения плоти, как его режут наживую.
Друид запустил руку в мешанину крови, кожи и мышц на его животе - словно в кого-то другого - и вытянул кулак с зажатой в нём кишкой. И рывком дёрнул вбок. Он улыбался.
Боли уже не было, только огромный ком пульсирующего вокруг него ужаса. Баки растворился, почувствовал, как сознание ускользает и глаза закатываются сами собой.
— Ванда, нет! Прекрати, ты убьешь его! Остановись!
Голос порвал кокон, как молния разрезает темное грозовое небо. Чистый, звонкий, совсем без хрипа. Сильный голос.
Баки распахнул глаза. Все тело болело, но Стива с ножом сверху не было. Стук сердца оглушал. Ведьма стояла у шкуры с протянутой в его сторону рукой, и глаза её, безумные, отсвечивали алым. Стив стоял в том месте, где тропа выводила на поляну, прямой как палка и до страшного бледный. Он загнанно дышал, опираясь на посох. В его свободной руке висела тушка кролика.
Помедлив всего миг, он замахнулся и кинул её в сторону ведьмы, и тушка мягко шлёпнулась на мох прямо у её ног.
— Возьми это взамен. Тебе ведь хватит. Оставь его для меня. Он больше не потревожит. Я… — он вздохнул, мимолетно скривившись, словно слова давили на него своим весом, — даю слово.
Ведьма подняла подношение, надкусила у шеи сквозь мех, подцепила длинным ногтем и ловким движением, словно это было легко и просто, рывком сняла с кролика шкуру, откинула ее в сторону на мох. И начала есть. Баки закрыл глаза.
— Идём, — позвал его Стив словно издалека, из темноты. — Пожалуйста, вставай, идём. Я не могу подойти ближе, — признался он. Смотрел так, что Баки мог взяться за этот взгляд, как за руку.
Он приподнялся, чтобы осмотреть живот. Он должен был умереть от кровопотери и выдернутой наружу кишки… Его живот был цел. На коже наливались синяки, но он был цел. Он лежал с задранным килтом весь перепачканный собственным семенем, и его член только-только начал опадать после того, как излился.
Осознание произошедшего окатило Баки волной огня. Это было ещё хуже, чем страх. Он не мог сказать, отчего так отвратительно гадко внутри, но он смог найти в себе силы подняться. Сначала на четвереньки, перекатившись на бок. А затем и на ноги. Его качало, и снова хотелось блевать. Он согнулся, но ничего не смог извергнуть из себя, только подавился спазмами.
А потом развернулся к друиду — и пошел. Настойчиво, с усилием переставляя ноги. Сначала медленно, потом все увереннее и быстрее. За спиной по-животному чавкала одичавшая от теплой крови ведьма. Стив потянул к нему руку, когда он приблизился.
Баки зло скривился и оттолкнул ее, не обращая внимания, как друид покачнулся от тычка.
А затем он побежал. Неуклюже, на одной своей сжигающей злости и лютой ненависти, подальше отсюда.
Сумасшедшая ведьма не сделала ничего особенного. Просто показала ему правду, каким он был на самом деле и чего заслуживал. Она была права, она должна была получить его. Зря друид вмешался.
Баки бежал по вымороженной тропе, обдирал кожу о торчащие еловые сучья и задыхался. Его глаза не видели ничего, все расплывалось. Он бежал и не знал, что ему делать дальше. Отвратительное внутри него проснулось и медленно ворочалось, предвкушая.
========== 12. Нити притяжения ==========
Баки бежал, не останавливаясь и не разбирая дороги. Лес хлестал его ветками по лицу и плечам, больно царапал кожу, но это всё не имело значения после пережитого отвращения к самому себе. Переставлял ноги, одну за другой, не ожидая даже момента, когда ему полегчает. Бежал просто потому, что стоять на месте было невыносимо, как если ступни пронзали бы острые иглы и лезвия. Он узнал — словно вспомнил о себе что-то давно забытое, откинутое: чуда не случится. Это его суть: быть голодным, диким и кровожадным. Необузданным. Берущим свое без спросу и несущим смерть. И всё его милосердие и желание защищать зыбко угнездились только на одной-единственной надежде — что однажды друид тоже почувствует это выжигающее изнутри желание. Непреодолимую тягу к нему мыслями и телом. Захочет его — не из благодарности или не имея других вариантов, а искренне, по неодолимому велению изнутри. Что придёт к нему, погибающий без желаемого, и попросит: «Бери, умоляю, всего, до конца бери».
Этого не будет. Баки отчетливо, ясно понял — есть вещи, на которые истинный друид не способен. Потому что друид — дитя этого страшного леса. Дыхание туманных озёр, часть земли под ногами и красота того усеянного цветами луга. Как Баки был рожден для огня, крови и битв, так же мальчишка этот был для жизни, он был духом, и плотью, и кровяной влагой этих мест. Был для жизни, был самой жизнью, воплощённой по непонятной прихоти в хрупком тощем теле. Но не для того, чтобы отдаваться добровольно кому-то, такому грязному и отвратительному, как он, без остатка — потому что Баки не стерпел бы полумер. Если бы тот пришел — взял бы всего, до самой черты. До конца.
Но друид не для него. Никогда не был для него, и не будет.
Неожиданно Баки на всем ходу запнулся о корень и, пролетев вперёд в неловком кувырке, оказался на осыпающемся пологом обрыве. Спиной больно принял твёрдость земли и колючей жухлой травы, кубарем покатился вниз. Его вертело так быстро, что он толком и разглядеть ничего не успел, только на инстинкте прикрыл лицо локтем.
А после ощутил вдруг затянувшееся мгновение в воздухе, словно подлетел, и ухнул в ледяную воду. Ушёл далеко в глубину — тяжёлый был. Один воинский ремень чего стоил. Дыхания внутри груди было совсем чуть — не успел вдохнуть больше, пока катился кубарем. Выныривать или грести не хотелось. Вода острыми холодными иглами вцепилась в кожу лица и груди — Баки смотрел, как мутная толща взрезается крохотными серебристыми пузырьками, и те проплывают мимо, кверху. Его тянуло вниз. Вода не страшила. Баки никогда не боялся утонуть — он отлично плавал. Просто почувствовал оцепенение и безразличие. Словно кто-то, играючись, подкинул ему очередной шанс: замри, лишь отпусти свой вдох и не греби к поверхности. Не двигайся. Позволь себе закончить тут.
Он всё оседал вниз, бездумно вглядываясь в воду, пока не коснулся задницей дна. Удивительно, но было будто неглубоко: чуть оттолкнись ногами — и вынырнешь. Над головой так близко светлела поверхность. Он не спешил. Хотел сделать выбор, понять что-то, поступить, как мужчина, как воин, потерявший все, что ему дорого. Но голова стала пустой и тяжёлой, как бляхи на его поясе. Баки отдал жалкие крохи своего дыхания воде — и те прозрачными пузырями медленно и неуклюже поплыли наверх. Горло начало жечь, в голове застучали барабаны. Он мог бы остаться здесь насовсем. Пустить воду внутрь носа и рта, внутрь трахеи — и умереть. В конце концов, он слишком много раз уже обманывал смерть, он чувствовал усталость. Он думал, что готов.
Но он не был. Внезапно сжав под рубашкой кожу на груди ногтями так, что стало больно, Баки с силой оттолкнулся ногами и погреб рукой наверх. Культя только мешала: дёргалась, словно рука была целая и гребла наравне с правой. Плевать. Он вынырнул на поверхность. Долго плевался и фыркал, волосы облепили лицо, лезли в глаза, нос и рот, и никак не получалось хорошенько вдохнуть. Но потом Баки понял, что стоит — ноги крепко увязли в иле и песке, а голова была на поверхности — и начал дышать.
Каким же несравненным, совершенно блаженным чувством было просто вдыхать и выдыхать, и чувствовать, как грудь распирает от каждого вдоха. Как бешено, горячо колотится сердце. Он отчётливо увидел, как рядом с его ногой в толще воды проплыла большая рыбина. Вокруг озера воздух пах сладкой сыростью и преющими у самой кромки берега опавшими листьями. Ряской. Лесными запоздалыми кувшинками.