Вот только Стиву ничего не помогало.
Уже к ночи, когда чёрная непроглядная темень укрыла прозрачный подлесок и на небо выплыла надкушенная луна, он решился. Долго сидел на коленях, глядя то на Стива, то в костёр. Потом медленно, ритуально снял с себя всё оружие и ремни с ножами. Снял килт, как мог, аккуратно сложив его на своей шкуре. Движения были неловкими, скомканными и дёрганными — никогда прежде он даже ради забавы не разоблачался одной рукой. Было неудобно. Но он делал это упрямо и безысходно, не чувствуя почти ничего, кроме сосущего под ложечкой страха — далёкого, отрешённого. Понимая, что своим бездействием сведёт Стива к погребальному костру. Он уже тянул его туда за руку. Он ничем не мог помочь, не знал как. Но была та, кто знает. Если она захочет помочь.
В последний миг, когда Баки думал, что обрёл долгожданный покой и безразличие, вернулся в памяти яркий наведённый морок: обнажённый, желающий его Стив, насаживающийся сверху, Стив, собирающийся объездить его, как норовистого жеребца. И стальной высверк лезвия. И то, каким странно-приятным, тянущим ощущением отдавалось в теле каждое движение руки, когда друид начал наматывать на кулак его ливер из быстро нанесённой глубокой раны внизу живота. Красивой, влажной раны, блестящей в отсветах костра.
Баки вздрогнул, невольно прикладывая руку к паху, пытаясь удержать медленно выскальзывающие кишки. Раны не было. Стив, крупно дрожа и сипя при каждом вдохе, всё так же лежал в шкурах. Совсем тихо, лениво потрескивали прогоревшие ветки в очаге.
Ведьма зла, но больше Баки не знал, куда идти. Может быть, она убьёт его. А может, сделает что-то для друида. Будь она мужчиной-воином, Баки бы потребовал своё силой. Даже с одной рукой он на многое был способен. Но ведьма оказалась сильнее его. Быть может, она вспомнит, что Баки старательно охотился, чтобы у ведьмы тоже было мясо?
Закутавшись в волчью шубу, Баки вышел на морозный воздух, в ночь. Только опустилась за ним тяжёлая шкура, потухла полоса света под ногами — а Баки уже почувствовал себя бесконечно одиноким и совершенно голым. Ни одного кусочка железа не было на нём, не вселял уверенности проверенный боями килт. Только рубаха да меховые штаны, да шуба с тёплым капюшоном. Он шёл с миром, с поклоном, уязвимый и смиренный, и осознание этого приносило почти невыносимую боль в затылок. Словно ведьма уже прознала о его планах и заранее потешается над ним.
Передёрнув плечами, Баки пошёл по неглубокому ещё снегу в ту сторону леса, куда зарёкся ходить без друида. Его страх не имел значения. Ничего не имело значения. Если им суждено погибнуть в эту зиму, они погибнут, и ведьма ли сделает это — или дикие оголодавшие звери — не всё ли равно?
Лес чернел, и луна совсем не разбавляла тени под стволами деревьев. Свет её был тусклым, неровным. Баки шёл по наитию, словно Стив был рядом и вёл его за руку. Молчал, как всегда, и лишь загадочно улыбался, когда Баки пытался поймать его взгляд. Он мог бы заблудиться и не найти дороги ни к ведьме, ни обратно. Вот только лес неуловимо поменялся, и острые колья почти облетевших догола елей пришли на смену лиственным деревьям. Начались владения ведьмы. Баки остановился и вздрогнул — под ногой хрупнуло, словно он порвал натянутую кем-то нить. Но, присмотревшись, понял, что всего лишь сломал твёрдый наст. Он раскрошился под его ногой мелкими колкими ледышками.
Дальше шёл, лишь изредка открывая глаза. Тянул запахи носом, шумно и жадно. Трогал стволы рукой, оглаживал их и отколупывал кусочки коры — те неслышно падали на снег. Захотелось вдруг пожить, не чувствуя сжимающегося комка внутри, просто подышать морозом, умыться в снегу и полежать на еловых лапах, поглядеть на спешащую по небу луну. Послушать застоявшуюся лесную тишину, густо смазанную чёрным углем. Как вдруг он услышал совсем близко:
— Не подходи, однорукий воин. Стой там.
Ему приказывали, как слуге, но Баки не мог даже разозлиться. Он лишь мельком глянул — ведьма стояла поодаль у ствола огромной старой ели, и тонкий силуэт её был размытым, неверным. Он упал на колени и склонил голову, ожидая того, что сейчас решится его судьба.
— Он слёг, — уверенно бросила ему ведьма. И вдруг едко хохотнула, как ворона прокаркала. — Глупый мальчишка. Самхейн увёл его половину и не отпустит, пока не закончится охота. Но он не доживёт до новолуния. Если ты не поможешь ему, однорукий воин.
У Баки перехватило горло. Он хотел поклясться, пообещать что-то, что угодно, но ни звука не смог проронить.
— Ты хороший охотник, однорукий. Ты сильный и выносливый. Вторая рука тебе только мешала. Тебя уродует не культя, а зверь внутри. Ты думаешь, прогнал его. Но он на месте, затаился и ждёт, когда добыча встанет на ноги. Загонять больную он не хочет, скучно. Ты не изменишься, однорукий, как бы ни пытался. Ты рождён таким, зверь даёт тебе волю к жизни. Умрёшь за него? — спросила она вдруг тихо, совсем другим голосом, уставшим и мягким.
И Баки сжал кулак, больно впиваясь ногтями в кожу ладони. Он чувствовал, как от его дыхания тает снег, и как щиплет мокрое лицо. Она спрашивала про друида и сама знала ответ. Зачем спрашивать?
— Ему нужна твоя сила. Твоя искра. Чтобы продержаться, пока не вернётся в тело его половина. Корми его своим семенем. И кровью. Своим желанием, своей упёртостью. Добавляй в козье молоко, смешивай и вливай понемногу. Ещё добавь щепоть этих трав. Я заговорила их специально. Каждый день молоко должно быть свежее. Парное. Справишься?
Голос был ехидным, сочился ядом. Рядом с опущенной к снегу головой бесшумно упал полотняный мешочек. Баки дёрнулся, схватил его дрожащей рукой и сунул за пазуху.
— Да, госпожа, — прохрипел он едва слышно. Голос не слушался.
— Ты не уйдёшь из Дал-Риады, однорукий. Так тебе написано — отвечать за то, что натворил, перед этой землёй и людьми. Жить здесь, в лесу. И умереть здесь. Не трать силы на пустое.
После этих слов всё затихло. Баки подождал ещё немного, не рискуя поднять глаза, но тишина загустела, тени стали глубже и темнее. Ведьма ушла, а он даже не услышал, куда и как. Не решившись встать, он немного отполз назад, и только тогда очутился на ногах — и припустил обратно, ориентируясь в ночном лесу лучше зверя. Путь под ногами горел алой нитью, цепочкой огненных следов. Он не потерялся бы, даже если бы ослеп — от тропы веяло домашним теплом, запахом шерсти и Стивом. Стивом, который сквозь забытье ждал его.
Добравшись до землянки, Баки поскорее нырнул под шкуру и тут же осел на колени, уткнулся тяжёлой головой в шкуры, под которыми лежал друид. Проверил его лоб — горячий, но не до лихорадки. Только сейчас почувствовалось, какой большой кусок ведьма откусила от него. В голове было мутно, рука дёргалась, всё внутри дрожало от бессилия. Почувствовав, как начинает темнеть перед глазами, Баки подкинул толстое полешко в очаг и упал на свою лежанку, скрючиваясь, подбирая ноги к животу. Он так сильно устал, так устал. Ему нужно поспать. Оставалось только надеяться, что они вместе со Стивом переживут эту ночь.
Наутро первое, о чём Баки вспомнил, едва разодрав слипшиеся веки, это молоко. Козье молоко, которое он должен достать для Стива. Он подполз ближе, проверил чужой лоб и дыхание, снова положил в едва тлеющий очаг полено и так же ползком выбрался за шкуру, чтобы упасть лицом в свежевыпавший снег, обтереться им, приходя в себя, чтобы открыть, наконец, глаза. Внутри до сих пор было мутно, но не так отвратительно, как ночью. Ведьма сильная, он зарёкся ходить к ней больше. Пойдёшь за помощью и сам ноги не унесёшь.
Чужие слова повторялись в голове, вызывая зуд и жжение, словно свежее клеймо. Смешать молоко, траву, семя, кровь. Поить друида. Каждый день свежее. Задача была трудна, в чём-то отвратительна, но Баки по-собачьи встряхнулся, разделся на морозе и весь обтёрся снегом. Потом вернулся в землянку, как был голый, волоком затащив огрубевшую от холода одежду за собой. Снежные хлопья на теле растаяли и щекотно потекли к ногам. Он обтёрся тряпицей, оделся неприметно, со вздохом взглянув на снятый килт. И, посмотрев какое-то время за тем, как поверхностно дышит бледный друид, отправился по собственным зарубкам в найденную несколькими днями назад деревеньку.