Со Стивом ему хотелось сцепиться совсем по-другому. Не меряясь силой, ничего не выясняя, не подминая собой, снова насильничая. Соединиться руками, плотью, губами. Так, чтобы никто не разнял.
У того же Брока глаза были тёмными, едкими, как сок чистотела. Это были глаза воина и убийцы. Но глаза Стива были прозрачным весенним ручьём, обещанием, данным с лёгкостью, чистой ледяной водой, смывающей с души Баки все печали и тоску, тяжёлые мысли, которые ходили по кругу: о далёком родном северном крае, об отце и матери, о брате. Возможно, тот за зиму нашёл себе достойную жену и уже наследует отцу, пока он здесь прозябает… Да и живы ли все, здоровы? Но стоило Стиву только посмотреть на него прямо, с едва заметной улыбкой на мягких губах, как Баки забывал обо всём. И гореть начинало уже его тело. Иногда ему приходилось до резкой простреливающей боли сжимать себя между ног, чтобы успокоить плоть. Просто потому, что больше ничего не помогало.
Наступил и тот день, когда совсем вскрылось ото льда лесное озеро, в котором однажды Баки так и не смог утонуть. Стив начал собираться к омовению с самого утра, достал пучок сухих трав и глиняный горшок, как он объяснил, с щёлоком. Приготовил для себя рубаху и длинный отрез полотна, которого прежде Баки не видел.
— Далеко ли собираешься? — спросил он, в то время как волчата, чувствующие настроение обоих, вились и прыгали вокруг по поляне.
— Пора искупаться, лёд сошёл, — ответил Стив, не поднимая на него глаза, неловко и торопливо складывая всё в одну кучу и пытаясь обвязать льняным отрезом. — Только ты за мной не ходи.
— Думаешь, мне искупаться не нужно? Отмыться от зимней грязи? — непонимающе спросил Баки, а в груди уже ошалело колотилось сердце.
— Придёшь, когда я закончу, — ответил Стив и вдруг поднял голову, посмотрел в глаза. — Не нужно, Баки, не ходи за мной.
И хотя Баки собирался пререкаться до последнего, от прямого взгляда слова застряли в горле и не просочились наружу. Он хотел бы видеть, как друид, обнажённый, трясущийся от холода, будет омываться и тереть себя пучком сухой травы. Но он и так видел его без одежды довольно часто. Не говоря о том, что приходилось почти каждую ночь приходить к нему под шкуры и согревать в самый тёмный и холодный предрассветный час. Но теперь Баки просто боялся за него. Друид довольно уверенно ходил, хоть ещё и не вернул полную силу своему телу. Но как его ослабшие ноги поведут себя в ледяной воде, Баки не мог предположить.
И он не пошёл. Сдержал слово. Выждал, пока в очаге сгорит недлинная берёзовая ветка, осыпется мелкими уголёчками, поднял для себя чистую же рубаху и свистнул волков. Он не собирался оставлять друида одного надолго. Не хочет тот с ним мыться в одном озере — не нужно. Но и просто ждать у землянки Баки не мог. Внутри уже крутило беспокойство. Казалось, друид ушёл к озеру вечность назад.
Тропа, довольно сухая осенью, сейчас чавкала под ногами: поляна вокруг землянки давно просохла, купаясь в солнце, но в лесу снег задержался надольше и стаивал медленно, оставляя после себя долго высыхающие лужи. Баки порой проваливался до середины голени в хлюпающую ледяную грязь, но упрямо выбирался и, тихо посвистывая волчатам, шёл дальше. Тут, под сенью ещё голых ветвей, было холоднее, но горько-сладкий запах набухающих почек и мокрой земли дурманил до головокружения. Вовсю щебетали и цвенькали птицы, белки перепрыгивали с ветки на ветку, и если бы была с собой праща вместо ножа, Баки сбил бы парочку из них на похлёбку.
У одного толстого берёзового ствола он остановился, словно кто за руку дёрнул. От дерева шло околдовывающее ощущение жизни. Баки не удержался и расковырял ножом глубоко один из наростов на коре, добрался до белой древесины, пока оттуда не засочился прозрачный берёзовый сок. Баки припал губами, несколько раз сплюнул попавшие в рот щепки и снова приник, жадно сглатывая сладковатые свежие капли. Если бы у него был топорик и горшок, он набрал бы сока и для Стива.
Долго лакомиться не стал — его тянуло вперёд, к озеру. Да и волчата поскуливали у ног, пытались грызть слишком толстое для них дерево, соскальзывали и щёлкали от обиды зубами. Баки обтёр рот и ухмыльнулся: наверное, они думали, что дерево можно есть, раз вожак может. Бестолковые щенки.
Он заткнул отверстие щепой, чтобы вернуться к нему в следующий раз уже подготовленным и набрать побольше, и пошёл к озеру.
Сложным было не остаться незамеченным, а остаться незамеченным, и при этом хорошо видеть Стива — иначе зачем он тут? Баки выбрал густые заросли на противоположном берегу, сбоку, чтобы не привлекать внимание. Шикнул щенкам, схватив их по очереди за холки и заставляя улечься на жухлую прошлогоднюю траву, прилёг сам и стал смотреть, затаив дыхание.
Стив был тут. И он не омывался. Он делал что-то странное, чего, наверное, Баки на самом деле не должен был видеть. Просто потому, что некоторые обряды друидов не предназначены для чужих глаз. Но Баки смотрел и не мог пошевелиться — так зачаровало его увиденное.
Стив, обнажённый, с заплетёнными в короткую косу волосами, стоял на берегу. Его губы беззвучно двигались — с такого расстояния Баки не смог бы ничего расслышать. Он зачёрпывал из горшка тёмный, перемешанный с золой щёлок пальцем и наносил на свою кожу знаки. У них, пиктов, не было таких, но Баки как-то сразу понял, что это руны. Кельтские руны, значения которых он не знал. Стив рисовал их везде: на лбу, плечах, по центру груди и ногах, на кистях рук и даже на животе. Та последняя руна была большой и тёмной, Баки хорошо рассмотрел её. Словно летящая вверх стрела. Она была очень похожа на их, пиктский знак. Только его использовали воины, чтобы укрепить свою веру в победу, чтобы благословить новый клинок. Сам Баки выцарапывал нечто похожее на рукоятях своего оружия. Зачем она Стиву? С кем он воюет?
Баки нахмурился и чуть не пропустил момент, когда Стив, что-то громко пропев, вдруг начал растирать эти руны травяным пучком, то и дело поднимая руки к небу. Что это означало? Баки даже представить не мог, потому что никогда ничего подобного не видел. Стив не переставал тягуче напевать и стирать руну за руной, размазывая щёлок по бледной коже, оставляя тёмные разводы. А потом вдруг решительно пошёл в воду.
Он омывался ледяными струями, словно не чувствуя холода — а у Баки по коже бегали мурашки, настолько освежающе это выглядело. Стив смывал с себя разводы щёлока, тёр травами волосы и подмышки, пах со сжавшимся членом, оставляя розоватые полосы на коже. Его глаза были закрыты, а губы плотно сомкнуты. Закончив с омыванием, друид не развернулся к берегу, а зачем-то нырнул в воду, уйдя с головой. И выныривать не спешил.
Первыми сорвались волчата, а за ними уже ошарашенный Баки проломился через кусты, неловко сдергивая с себя рубаху. Он едва не поскользнулся на камнях, сильно оттолкнулся ногами и рухнул в воду, тут же загребая рукой. У волчат решимость испарилась, едва лапы коснулись ледяной воды. Они бегали вдоль кромки и потерянно скулили. Баки холода не чувствовал, только мокрый килт мешал плыть быстрее, опутывал ноги… Баки перевёл дыхание близко к тому месту, где, как ему казалось, под воду ушёл друид. Держаться на поверхности с одной рукой было тяжело. Баки судорожно дышал и вглядывался в поверхность озера, как вдруг мутная вода совсем рядом с ним выпустила несколько крупных пузырей, а затем показалась и облепленная зеленоватыми волосами голова Стива.
— Баки? — удивлённо спросил он, промаргиваясь. Ресницы его слиплись, глаза казались совершенно прозрачными, водянистыми; губы же наоборот были тёмными, чуть синеватыми от холода. Он открыл рот, чтобы что-то ещё сказать, но Баки не дождался, рыча, дёрнулся к нему и схватил за руку, притянул к себе, прижал крепко тело, казавшееся ледышкой.