Выбрать главу

Шёпот сорвался, снова покатилась слеза, которую Баки быстро слизнул языком. Не в силах сопротивляться своему оглушающему желанию, он сжал зад Стива в руке — и тот весь вошёл в его ладонь. Такой маленький, такой хрупкий… как же они будут? Баки пальцами надавил на ложбинку, слушая, как судорожно дышит дрожащий Стив, пока не ткнулся в морщинистые складочки заднего прохода. Сухие и сжатые так, что даже пальца не всунуть. Баки помял вокруг и зарычал — ничего не получится. Не выйдет, потому что сил у него уже никаких нет терпеть. Снова с силой прижав дрожащего Стива к себе, он прорычал ему в ухо:

— Ноги сожми. Сильнее! Вот так… — выгнув спину, он попал членом прямо Стиву под яйца, влажно проскользив потёкшей головкой между сжатых ляжек. Было так хорошо и больно, что Баки задохнулся на короткий миг. И стал двигаться. Вперёд, сильнее, назад, снова вперёд, под ягодицами, задевая мошонку. Быстрее. Ещё… — Сжимай! — обессиленно прохрипел он и обнял пальцами попавший под руку член Стива. Тот охнул и задрожал, сжал ноги так, что Баки едва смог двигаться.

— Тише, — зашептал он, оглаживая пальцами небольшой член. Он был таким приятно-твёрдым и влажным, что Баки зажмурился от удовольствия. Он уже совсем близко подобрался и готов был вылиться. Эта до тошноты сладкая судорога словно замерла на середине, не желая продлеваться, и Баки, застонав, задёргался быстрее, сжатый бёдрами Стива. Задвигался неровно, шлёпая кожей живота о напряжённые ягодицы, как вдруг Стив тихо вскрикнул, и в руке стало мокро и скользко от его тёплого семени. Баки уткнулся лбом в светлую, пахнущую травой макушку и, выдаивая Стива до капли, сам с облегчением излился между сжатых ног. Улыбка, растянувшая его губы, когда Стив запачкал ему пальцы, превратилась в усталый оскал. Хорошо, что Стив не видел его лица.

Они лежали под шкурами, все мокрые и горячие, шумно дыша. Никто больше не дрожал, но Стив не скоро восстановил дыхание. Он отнял свой член из пальцев Баки, потому что тот просто так не мог его выпустить, и, испачкавшись, поднял руку к своим глазам:

— Моё семя… — очарованно прошептал он.

Баки хмыкнул в ответ:

— Что, первый раз видишь?

Но Стив вдруг сжал руку в кулак и сам сжался. Отстранился, чтобы больше не касаться ни обнажённой кожи Баки, ни его влажного и ещё не совсем опавшего члена. Баки опешил: неужели в первый раз?

— Ты… это, не бери в голову, — мягко сказал он и снова придвинулся вплотную, прижимаясь и целуя в плечо, в шею, в ухо. — Это не больно. Я не хочу делать тебе больно. Только хорошо. Как сейчас.

Плечи Стива дрогнули. Баки вздохнул. Он хотел бы погладить его по волосам, но по пальцам ещё текло семя.

— Тише, не нужно, — Баки с силой взял руку Стива, сжатую в кулак, и заставил разжать. Он переплёл их пальцы и, повинуясь животному желанию, поцеловал костяшки Стива, а после широко лизнул их, пробуя влагу на вкус. Горьковато-солёно, вполне съедобно, вот что пришло ему в голову. Никогда прежде не было желания — а сейчас он был готов вылизать не только руки, но и всего Стива. Если бы тот только разрешил… — Мы можем всегда, когда ты захочешь. И не будет больно. Я слово даю.

Стив ещё несколько раз тихо вздохнул, а потом затих и ровно засопел у Баки под крылом. Было так хорошо, так спокойно, что, даже засыпая, Баки не переставал счастливо улыбаться. Почему-то теперь он надеялся, что такого, как сейчас, у них будет много. Теперь друид на самом деле станет его. Только его.

========== 21. Под куполом ночи ==========

— Что ты здесь сидишь? Замёрзнешь ведь, — Баки выбрался из-за шкуры, и волчата тоже высунули носы из тепла — в землянке трепетал огонь в очаге, и терпко пахло травами, что друид разложил на тёплых камнях для просушки после зимы.

Стив сидел на пне рядом с землянкой, вытянув перед собой длинные худые ноги, и смотрел в небо. Там, в ночной темноте, куполом накрывшей их поляну и лес, рассыпались крохотными драгоценными камушками звёзды, а над частоколом голых деревьев висела большая луна. Баки давно не видел, чтобы она была такой огромной, такой круглой — как око невиданного чудища, замершего на одном месте. Баки поёжился. Друид молчал, и от его дыхания поднимались вверх облачка пара.

— Стив, — позвал Баки снова и шагнул ближе, положил руку на твёрдое плечо. Только тогда друид вздрогнул и посмотрел в ответ. Взгляд его, туманный, стал чуть более осмысленным. — Идём внутрь. Здесь холодно, ты…

— Я думал, — перебил его Стив, чуть нахмурясь. — Снова полнолуние. Дни идут за днями так быстро. А мы тут застряли, как мошкара, попавшая в густую смолу.

Баки внимательно посмотрел на него. Неуловимая тревога, поселившаяся внутри последние дни, заворочалась сильнее. Он сел на колоду рядом, тоже стал смотреть на луну, не торопясь нарушать оглушавшую тишину. Волчата, потоптавшись рядом с ними, потыкавшись влажными носами в колени, побежали по прихваченной морозцем земле до подлеска. Баки не стал останавливать их. Пускай разомнут ноги, половят чужие запахи. Он уже давно не беспокоился, что они могут уйти. Слишком привыкли они к теплу, что дарил их очаг, и к пище, что получали только из рук Баки — друид старался не прикасаться лишний раз к крови своими руками. Они ничего другого не знали: мать кормила их своим молоком, пока была жива, Баки же накормил свежим мясом и напоил кровью. Он приручил их, и теперь был их вожаком. А вот Стив… он всё чаще был похож на того, кто хочет убежать подальше, в лес. Но то ли не находил в себе сил, то ли страх его оказывался больше. Баки, глубоко вздохнув, положил руку ему на бедро, ладонью почувствовал тепло под длинной шерстяной рубахой — и Стив ожидаемо вздрогнул и весь напрягся. Замер, даже дышать перестал.

— А ты… чего хочешь? — спросил Баки вкрадчиво. — Можем уйти, куда скажешь. Или… может, ты хочешь, чтобы я ушёл?

Стив резко повернул голову и уставился на него широко распахнутыми глазами. Мягкие губы были сжатыми в тонкую бледную линию, и Баки понял, что давно, уже очень давно не пробовал их вкус. Забыл его. Стив сторонился его много дней и ночей. И больше ни разу не приходил к нему под шкуру после той ночи. А сам Баки не торопил, по-звериному выжидал, что из всего этого выйдет.

— Я не знаю, — наконец, тихо выдохнул Стив и опустил голову, словно больше не мог смотреть Баки в глаза. — Ты меня тревожишь. У меня внутри словно пчелиный рой ворочается, когда ты рядом. И мне больно.

Баки распрямился, не веря в то, что слышит — и убрал руку с его бедра. Вот оно как.

— Почему тебе больно? — голос звучал глухо от обиды. Он и не думал скрывать её. — Разве я делал тебе больно? Разве не помогаю тебе всем, чем только могу? Разве… требую что-то взамен? — закончил он зло, как оборвал. Ему даже не хотелось слушать ничего в ответ. За своим животным желанием, тянущим его к друиду, словно верёвкой, окрученной вокруг шеи, он и подумать не мог, что мог быть противен. Он хорошо помнил, как чувствовался в кулаке чужой твёрдый член. И это не он влез к друиду под шкуру. Если тот не хотел — не нужно было выпрашивать. А теперь… — Только скажи, и я уйду. Ты исполнил свой долг, спас меня. Теперь я не пропаду.

Он видел, как сильно друид сжал кулаки: и без того бледная тонкая кожа обтянула острые костяшки. Ему показалось, что он не расслышал тихий, злой шёпот.

— Я пропаду, — разобрал он. — Теперь я без тебя пропаду. — Вдруг он схватил руку Баки и сильно прижал к своей груди. — Слышишь? Каждый раз, когда ты вот так рядом садишься. Или когда тренируешься с топором. Или когда заходишь внутрь, откидываешь шкуру и ложишься на лежанку, засыпаешь, а я каждый твой вдох чувствую, как свой… Слышишь?

Баки чувствовал тепло. И то, как сердце, словно пойманная в силки птица, трепыхалось под ладонью. Быстро, неровно.

— И от этого тебе больно? — спросил он.

— Когда ты прикасаешься — больно, — обреченно прошептал Стив. — А когда не прикасаешься — ещё больнее.

— Почему? — выпытывал Баки. Сам он никогда не рылся в том, что его тревожит. Не сидел так, не смотрел на ночное небо. Он мог пробежать по лесу, нырнуть в ледяную воду, поохотиться, хоть дров наколоть. Этого ему хватало, чтобы всё, что дерёт когтями изнутри, улеглось.

— Знать не знаю. Никогда раньше… — он судорожно втянул воздух и поднял глаза, встречаясь со взглядом Баки. — не чувствовал это. Словно меня изнутри жгут, и кусают, и нет никакого спасения.