Вдруг он почувствовал, как Джек с силой схватился за его плечо и развернул к себе. Внутри умывальни под потолком на кованых цепях в чаше горел жировик, шипел, но всё же давал достаточно света. Вопреки ожиданиям и зарождающемуся гневу, Джек смотрел не на его шрамы на культе, до этого момента скрытые рукавом лейне. Он смотрел на вязь родового рисунка, набитого Баки на груди, плече и когда-то переходящего на руку до самой кисти, — на руку, которой больше не было. Такая же вязь была у его брата, отца, деда и прадеда — все мужчины Баарнсов носили этот рисунок — знак своего рода. Остатки линий на плече и груди Баки ничего больше не значили.
— Я говорил, что умер тогда. Я больше не Баарнс.
Джек ничего не ответил, только крепко и коротко обнял, жёстко хлопнув по спине:
— Прекрати нести чушь. Ты всегда будешь Баарнсом. С рукой или без — кому какое дело?
— С двумя руками было привычнее, но я и одной тебя уделаю, — посмеивался Баки, выкручиваясь из объятий. Он знал, что на Джека можно положиться. Его то грубоватая, то неожиданно нежная поддержка разбивала Баки сердце. Куда проще считать всех врагами.
— Ты уж сильно своим стальным кулаком не махай, — хмыкнул Джек и направился к шайкам и ковшам, наполнить их водой.
— А если и надо будет, буду махать. Не остановишь, — предупредил Баки.
— Не остановлю, — покладисто согласился Джек. — Но хотя бы попытаться должен. Тебе вымыться помочь?
— Сейчас в глаз дам.
Так, препираясь и переругиваясь, они отмыли дорожную грязь и даже окатили остывающей водой волчицу, которая подпрыгнула на месте и так на них уставилась, что Баки думал, кинется и съест. Но не съела — только встряхнулась как следует, окатывая их грязными брызгами. Выругавшись, пришлось обмываться остатками воды снова.
Одетый в чистое лейне и принесённый килт, подпоясанный кожаным поясом с топором, Баки вошёл в чертог. Тут всё было по-старому, только теперь над головой были не своды потолка, а деревянный настил второго этажа, впрочем, довольно высоко над головой. Огромный очаг был разожжён, над ним крутили тушу барана. Джон стоял неподалёку, следя, как быстро накрывают на стол, и первым увидел его.
Баки не знал, как брат встретит его. Не смотря на родство, они никогда не были особо близки. Брата учили наукам, буквам и счёту. Урокам ведения боя он уделял намного меньше своего времени. Баки же не вылезал с ристалища, да и жить сбежал в казармы сразу после того, как ему позволено было носить своё оружие. Когда прошёл испытание боем.
Но, удивив его, Джон стремительно подошёл ближе и сгрёб его в сильные медвежьи объятия. Он был почти на голову ниже, но в два раза шире его. Не рыхлой, а крепкой мужской шириной. Он не был гибким и быстрым, как Баки, но был довольно сильным, чтобы управляться огромной булавой, если это было нужно.
— Я рад, что ты жив, брат, — сказал он куда-то ему в плечо. — И что ты вернулся. Рыжая ведьма оказалась права, — и он похлопал его по спине руками.
— Я тоже рад тебя видеть, — сдержанно, но искренне ответил Баки. Ему очень хотелось расспросить брата и про ведьму, и про своего друида. Но он знал, что сейчас не время и не место. И, возможно, совсем не Джона надо обо всём спрашивать. — Как отец?
— Ещё почивает. Поднимись к нему, пока не сели за стол. Мать сейчас тоже наверху. Она ждёт тебя.
Конечно, думал Баки. Они не могут проявить чувства на виду работников и слуг. Это не принято. Те и так косились на него, и хоть и не замирали столбами посреди чертога, но всё же боялись даже краем одежды его задеть. Баки было всё равно. Работники в крепости менялись часто, каждый сезон — чтобы не надоедать хозяевам и всем дать возможность заработать немного монет, которые можно спустить на летнем торгище в Пертшире. После Лугнасада со всех низких и высоких земель туда тянулись обозы с товарами и скотом, с лишним обмолоченным зерном, с тканями и шкурами, добытыми за лето — и каждый мечтал попасть туда с повозками, что отправят из Дандарна.
Баки поднялся по небезопасной приставной лестнице на второй этаж. Половина крепости, от очага и дальше, была сквозной от пола и до самого деревянного потолка с небольшим отверстием посередине — чтобы тянуло дым наружу. Вторая же половина имела настеленный на тяжёлые укреплённые балки второй этаж. Небольшая площадка за простыми деревянными перилами, на которую выходили четыре тяжёлые двери. Одна из них, самая дальняя, была распахнута. У Баки на миг замерло сердце. Что, если Стив где-то тут?
Он, поднявшись на площадку, направился к открытой двери, попутно прислушиваясь, что происходит в соседних комнатах. Но шум из чертога, скрип лавок и шипение очага ничего не давали ему услышать.
— Мама, — Баки склонился в учтивом поклоне, так и не рискнув переступить порог комнаты, где его мать сидела на краю широкого ложа, на котором спал под шкурами отец. Она только протянула руки, и, пока Баки шёл в её сторону, повинуясь этим вытянутым рукам как приказу, она подхватилась с ложа и упала в его распахнутую руку, исступлённо обнимая.
— Мальчик мой, мальчик мой, — шептала она. — Как же так вышло? Мой мальчик…
Мать гладила его по плечам, щекам и волосам, робко касалась спрятанной в рукав лейне культи и не могла наглядеться. Глаза её покраснели от слёз, а те всё катились до подбородка и на ворот длинного шерстяного зелёного платья. Каштановые волосы в причёске, заколотые серебряной фибулой, грозились рассыпаться, а она всё заглядывала в глаза и касалась его, словно не могла поверить, что он — живой. Баки не понял, в какой момент тоже заплакал.
— Будет вам, мама. Я здесь, я в порядке. На руку укоротился, правда, ну тут уж у каждого своя цена. Хорошо, что не на голову.
— Ох Баки, — с улыбкой всхлипнула леди Виннифред, — твой язык всё такой же…
— Да, мама, он остался в целости и сохранности, — Баки улыбнулся, стараясь держать себя в руках от материнской ласки и слёз. Леди Виннифред ещё раз крепко его обняла и отошла на шаг, всё так же удерживая за руку.
— Ургус совсем плох после весны, — посуровев, произнесла она и потянула его к ложу. — После вести о разгроме отрядов и твоей смерти он сильно сдал. Словно постарел сразу, глаза потухли. Зимой Джон вытащил его на охоту, развеяться. Их не было половину луны. Наверное, тогда и застудился. Харкает кровью, и никакие лекарские отвары не помогают.
Баки встал на колени рядом с ложем. Отец спал, и дыхание его вырывалось с хрипами. Лицо, и раньше словно высеченное из камня, сейчас совсем заострилось. Седины стало так много, что волосы казались белыми. Баки не испытывал такого нежного трепета перед ним, как перед матерью. Отца было жаль, но он прожил долгую и славную жизнь. Даже если он не уделял ему много внимания, этого и не было нужно. Все его решения так или иначе привели Баки к тому, кем он стал. А Баки не считал себя слабаком или трусом. В этом была заслуга и его отца тоже — он позволял ему быть сильным и дерзким, выгонял на ристалище и не прощал лжи, заставлял волей или неволей нести ответственность за поступки, решения и вверенных ему людей. Если порол — то только сам, наедине, не унижая ни перед кем. Тихо и бесстрастно — и Баки так же отрешённо принимал наказание, не проронив ни звука. Он уважал отца, даже если и не любил, как мать.
Сейчас он просто не хотел его будить. Держал за руку, чуть поглаживая истончившуюся прохладную кожу на запястье, под которой легко угадывались вены и сухожилия. Меньше всего Баки желал показаться отцу сновидением. Он хотел поговорить, если тот будет в силах. Пускай отоспится, а когда придёт в себя, Баки снова поднимется сюда — уже без свидетелей.
Он пристроил усохшую руку отца рядом с другой и, чуть заваливаясь, поднялся.
— Я приду снова, когда он проснётся, — сказал Баки сухо. Леди Виннифред кивнула. Её глаза до сих пор были влажными. — Где друид, мама? Он ведь тут?
— Ведьма так и сказала, что ты не вернёшься, если только не за этим мальчишкой, — грустно и задумчиво проговорила она. — Что тебе в нём? Ты должен остаться дома. Джону нужен помощник, чтобы вести дела клана.