В крепости каждый был рад ему. Служаночки и селянки красноречиво улыбались, разглядывая его голую грудь, и ни одну не смутила перетянутая шрамами культя. Приветствовали его, как лэрда — лишь бы привлечь внимание, и Баки улыбался в ответ. В свободной руке он нёс мокрую лейне и, едва добравшись до чертога, развесил её на верёвке рядом с другой выстиранной одеждой. И столкнулся с матерью. Та улыбалась, оглядывая его, но Баки не мог не заметить грусти и боли, что стали таиться в её глазах, стоило ей посмотреть на него.
— Сын мой, — она подошла и взяла его за руку. — Всё готово к дневной трапезе. Оденься — и присоединяйся в чертоге.
Баки кивнул, соглашаясь. И тут же добавил:
— Мы придём вместе.
Взгляд матери омрачился. Но она быстро взяла себя в руки и снова улыбнулась. Крепче сжала его ладонь.
— Зачем ты так цепляешься за этого мальчишку? Я понимаю, что он спас тебя. Но это был его выбор, не твой. Сейчас ты здесь — и должен сделать свой выбор. Я не хочу отпускать тебя. Даже если ты не будешь больше ходить в походы — оставайся в крепости. Остепенись. Возьми себе Шенору — она старше тебя, но всё ещё красива и здорова, она родит тебе здоровых детей.
— Это её желание, или твоё? — мягко улыбаясь, спросил Баки. У него не было сил сердиться на мать. Некоторые вещи, случившиеся с ним в чужой стороне, в Дал Риаде, она, прожившая большую часть жизни тут, в безопасности крепости, не поймёт никогда. Женщина не может указать мужчине. Не в этом случае. Но, конечно, может попробовать уговорить и надавить, как могут только матери. Только Баки точно знал, что на него это не подействует. Дал Риада что-то сильно изменила в нём. Всё, что там произошло, сделало его другим. Он чувствовал, что именно должен делать, и чувствовал, как родная земля хочет поглотить его — и знал, как этого не допустить. Он хотел было резко рассказать матери, как брал Стива, словно жену, под нависающими камнями Драконьих зубов в кругу Богини в Бельтэйн, — но не стал. Это было бы грубо. Виннифред молчала, разглядывая его так, словно наконец-то увидела его нового. Другого.
— Ты мог бы выбрать любую и остаться дома, — тихо проговорила она. — Но выбираешь скитаться с ним.
— Это так, матушка, — кивнул Баки и тоже легонько сжал тёплую мягкую ладонь. — Я не изменю своего решения. Отец поддерживает меня.
Мать вздохнула, на миг прикрывая выразительные, в сеточке морщин, вишнёвые глаза. Баки ещё помнил, какой красивой и юной она была.
— Останьтесь хотя бы на празднование Лугнасада, — уже не предлагала, а просила она. — Ты сможешь убрать первый сноп с нашего поля. Мы устроим большой праздник. Чтобы все запомнили.
Баки притянул мать к себе и обнял, погладив по шершавой шерстяной ткани платья на спине.
— Я не смогу. Ты сама знаешь, почему. Мы уедем завтра рано утром. Но, возможно, вернёмся однажды. Я буду этого ждать.
Она отстранилась, и с той же тоской в глазах и грустной улыбкой наклонила его голову, чтобы поцеловать в лоб.
— Хорошо, сын мой. Тогда сегодня вечером устроим празднование. Я прикажу достать бочонки с пенным, и заколем пару баранов. Я хочу, чтобы сегодня ты веселился с нами вместе. Пообещай мне.
Баки кивнул.
— Обещаю.
Он отпустил её по своим делам, а сам едва ли не бегом отправился к лекарне. Он собирался вынести дверь собой, если Стив не откроет ему. Но, к его удивлению и тревоге, массивная деревянная дверь была чуть приоткрыта, и оттуда тянуло дикой смесью разнообразных запахов такой густоты, что Баки подавил желание закашляться.
Он открыл и распахнул дверь пошире, прежде чем зайти внутрь. За столом Стива не было, и на секунду Баки подумал, что тот куда-то ушёл. Но в этот момент что-то бесформенное зашевелилось на узком ложе под шкурами, и Баки тут же приземлился на коленях рядом, начал выискивать рукой Стива под мехом.
— Да где же ты? — уже начал выходить из себя Баки, как наткнулся пальцами на приоткрытые сухие губы — и тут же освободил лицо Стива от шкуры. Тот выглядел плохо: был бледным, под глазами залегли тени, а рот пересох. На голове вместо светлых волос — спутанное серое гнездо. А ещё от него несло — смесью сильных запахов пота, трав, дыма и мёда. Он выглядел так, словно дополз до ложа из последних сил и едва успел замотаться в шкуру, прежде чем отключиться. У Баки отчётливой болью сжалось внутри груди. Он мимолётно глянул в сторону стола и увидел по ним ряд закупоренных глиняных кувшинов. А в углу неподалёку — пустые деревянные банки из-под верескового мёда. И всё это было присыпано раскиданными всюду обобранными от цветов остями вереска.
Сделал всё-таки. Неугомонный мальчишка!
В чём-то матушка была права. Если Стив решал что-то, то шёл, следуя своему решению, до конца. Независимо от того, кто и что думал по этому поводу, собирались ли делить вместе с ним ответственность, или же он был один на всём белом свете. Баки понял вдруг, что тот на самом деле ничего от него не ждал. Точнее, ждал именно этого: что Баки останется и оставит его. И эта нежданно проявившаяся мысль резанула Баки по живому.
Он нежно провёл кончиками пальцев по лицу Стива, но тот даже не шелохнул ресницами — так глубоко спал. Хмыкнув, Баки медленно поднялся. Спать до утра он Стиву, конечно, не даст. Но тому явно был нужен отдых.
Баки ушёл в чертог, чтобы подкрепиться — утреннюю трапезу он пропустил и теперь собирался наверстать. А ещё думал захватить что-нибудь сытное и вкусное для Стива. Сегодня выпекали мягкие лепёшки, подавали яйца и сыр, и печёный картофель, и даже козье молоко. Возвращался в лекарню он как следует нагруженный едой — надеялся, что Стив будет очень голоден, когда проснётся. Хорошо, что служанка на кухне завернула ему всё в холщовый отрез и обернула вокруг шеи, в руку вкладывая горлышко от кувшина с молоком. Правда, расплатиться за это Баки всё же пришлось: девушка встала на мыски и, когда закончила завязывать узлом концы скрученного отреза, обняла и смачно поцеловала его в уголок губ. Баки смутно помнил её лицо, но никак не мог вспомнить имени.
Пробираясь между постройками по подсохшей жёсткой земле, он думал, что надо уходить. Пока на него посреди бела дня не начали кидаться голодные до мужского внимания женщины. Неужели он раньше был таким неугомонным? Даже поверить трудно.
В лекарне ничего не изменилось: он прошёл в настежь открытую дверь, поставил молоко на стол и поправил шкуру на посапывающем Стиве. Затем уже снял с плеча отрез с завёрнутой едой и устроил рядом с кувшином на столе. От собственного желания заботиться тепло разливалось в груди. Никогда раньше он не хотел заботиться о ком-то так сильно.
Вместе с выцепленным возле ристалища Джеком они принесли в лекарню среднюю бочку и натаскали в неё подогретую солнцем воду — чтобы у Стива была возможность ополоснуться после своего друидского заточения. Вымыться, поесть — что ещё может понадобиться? Чистое, чтобы переодеться.
Баки снова поспешил к служанкам в чертоге, опасаясь, как бы его там и не оставили надолго, напав скопом. Но обошлось — рядом с высохшими на верёвке вещами он нашёл пышнотелую румяную Бертранду, ту самую, что отругала их с Джеком за неподобающий вид за конюшней. И объяснив, что друиду нужна пара чистых рубах, поверг её в заботливые хлопоты. Та начала перебирать лейне на верёвке и причитать, что, мол, ни одна мужская мальчишке не подойдёт, и где только Баки нашёл такого тощего да костлявого. Наконец, перестав ругаться себе под нос, она выловила у птичника скучающую девчушку и отправила её на женскую сторону чертога — поискать там лейне поменьше. Килта друид не носил, но оборачивал вокруг спины, рук и шеи наподобие накидки. Так что шерстяная ткань им тоже пригодится, но Баки знал, где её найти. У него в покоях наверху стоял сундук с его старой одеждой. Стоило и себе несколько лейне и килтов прихватить в дорогу. И тут же кольнуло осознание — пора понемногу собираться, приготовить самое необходимое. Потому что к ночи будет не до этого.
Девчушка притащила из чертога стопку чистых лейне. Несколько из них были с девическим воротом и грубоватой, но милой вышивкой вокруг выреза. Баки замешкался на мгновение, и всё же забрал их все, благодаря — девчонка сильно смущалась, то и дело принимаясь разглядывать его уродливую культю.